Реплики 2020. Статьи, эссе, интервью

На композицию “Покорности”, при всей ее простоте, обратили мало внимания. Я постепенно отбираю у своего героя всё, оставляя его голым и босым: его подругу Мириам, его родителей, работу, которая, несмотря ни на что, приносила ему некоторое удовлетворение и давала какое-никакое подобие социальной жизни, отрезаю путь к вере – с неудачей в Рокамадуре, и, наконец, я отнимаю у него Гюисманса (я давно заметил, что если слишком много писать о каком‐нибудь авторе, как мой герой о Гюисмансе, то рано или поздно теряешь способность его читать). Если лишить человека всего, продолжает ли он существовать? Декарт со своим странным оптимизмом наверняка ответил бы утвердительно. Я не совсем согласен с этим: быть значит быть в отношениях с кем‐то. Я не верю в одинокого свободного индивидуума. Таким образом я минимизирую своего героя, свожу его бытие к небытию. В результате с чего бы ему обладать свободой мышления? Почему бы ему просто не принять то, что ему предлагают?

– Следует ли понимать, что единственным объяснением его обращения в ислам стали подавленность и одиночество?

– С исчезновением всех резонов продолжать жить остаются практические трудности и кожное заболевание. К тому же Редигеру удается убедить его, что Бог есть, что Бог его покарает, отняв последнее здоровье. В этих обстоятельствах для сопротивления требуется подлинный героизм. Во многих моих книгах звучит мотив отсутствия реального существования, но только в “Покорности” я подробно описываю постепенный переход к этому несуществованию.

– Что это означает – “не существовать”? Не иметь претензий к окружающим, не иметь дома, жилья, внутренней жизни и даже жизни как таковой, не иметь представления о том, что делать, что строить, не быть в состоянии перехода от чего‐то к чему‐то, не иметь никакого влияния на мир?

– “Не иметь влияния на мир” – хорошо сказано. Мир ничего не может вам дать, а вы ничего не можете дать миру.

– Герой романа – профессор Сорбонны. Связано ли его “несуществование” с профессиональной средой?

– Это в принципе типичное явление, но в случае человека, принадлежащего к элите, оно выглядит особенно шокирующе. Кстати, то же можно сказать о самом Гюисмансе. Перечитайте те пассажи из “Бездны”, где герой ужинает с Каре в башне Сен-Сюльпис, – на мой взгляд, это самые глубокие страницы у Гюисманса. В сущности, его требования далеко не чрезмерны. Да, он испытывает некоторое восхищение перед святыми, которые жадно облизывают язвы прокаженных, и прочим в том же духе. Но в глубине его души живет стремление к идеалу мелкого буржуа: он хотел бы жить обычной семейной жизнью, поддерживать теплые отношения с парой-тройкой – не больше – друзей и наслаждаться хорошей пищей. Он довольно высоко поднялся по социальной лестнице – все‐таки его избрали первым президентом Гонкуровской академии, а это дорогого стоит, – но так и не сумел достичь этого простенького идеала. Право, жаль.

– Вы имеете в виду идеал в образе бокала белого вина в обвитой зеленью беседке?

– Скорее в образе домашнего супа. Во французской литературе есть два прекрасных описания традиционного пот-о-фё – у Гюисманса и у Пруста. Ни одно другое блюдо не может похвастать таким литературным багажом; мы не найдем в ней ничего равноценного ни для говядины по‐бургундски, ни для бланкета.

– Но разве это стремление к обывательскому счастью достойно насмешки?

– Я нахожу его скорее трогательным. Но я на стороне Гюисманса против Леона Блуа[86]; я уже говорил это и могу повторить. Я за спокойный католицизм.

– В каком из ваших романов отчетливее всего звучит тема массового разрушения картезианского cogito?

– Первым следствием этого разрушения становится нечто вроде угасания желания. Если меня нет, значит, я меньше желаю. Часто цитируют мои эссе “Оставаться живым” и “На пороге растерянности”, в которых я рассуждаю об утрате у наших современников желаний, о чем‐то вроде их рассеяния. Человек больше не в состоянии испытывать четко выраженное, стойкое желание; не способен стремиться к какой‐либо цели. Он живет, поддаваясь обстоятельствам; именно поэтому мои персонажи обычно мало действуют. Меня упрекают в том, что Франсуа не пытается удержать Мириам, но им владеет ощущение, что от него, в сущности, ничего не зависит.