Реплики 2020. Статьи, эссе, интервью

Иногда случается – редко, но случается, – что современные социологи делятся с нами разумными соображениями о состоянии современного общества. В числе абсолютно новых явлений, получивших развитие в ХХ веке и не имеющих реальных аналогов в веках предыдущих, одним из самых неоднозначных и наименее изученных является, бесспорно, туризм.

Мне повезло – я знал Рашида Амиру, безвременно ушедшего несколько лет назад. Он как раз занимался социологией туризма, и я смог ознакомиться с некоторыми из его размышлений и замечаний, которые он не успел изложить в оформленной по всем правилам научной работе. Особенно потрясла меня история одной провансальской деревушки, жителям которой – пенсионерам – муниципальные власти выплачивали небольшие суммы, побуждая их вести максимально привычный образ жизни, известный нам в том числе благодаря фильмам Паньоля: играть в петанк, пить в тени платанов на террасе кафе пастис… Их единственной более или менее тягостной обязанностью была необходимость подстраивать свой распорядок дня под прибытие туристических автобусов с иностранцами и не возражать, если туристам хотелось их сфотографировать.

Скажем прямо: наша первая реакция на эту историю – отчетливый дискомфорт. У нас складывается впечатление, что к этим провансальским дедушкам относятся так же, как на севере Таиланда к женщинам-жирафам[84] или в Нью-Мексико к индейцам навахо, заставляя их на потеху придуркам, приехавшим на автобусе “Грейхаунд”, исполнять танец дождя; да, у нас складывается впечатление, что перед нами пример ущемления человеческого достоинства.

Фотографии Марка Латюйера передают этот дискомфорт с отчаянной выразительностью – нам кажется даже, что для каждой специально выбрано особенно тревожное освещение (хотя на самом деле освещение каждый раз разное). Если на фотографии присутствует человеческое лицо, то оно настолько подчеркнуто занимает центральное место и служит средоточием мысли автора, что даже попытка прикрыть это лицо маской (не пугающей и не гротескной – речь идет о легкой, реалистичной маске, призванной стереть с него выразительные черты) перекидывается на остальные элементы композиции, вызывая сомнение в их аутентичности. Следует отметить, что дискомфорт усиливается, если профессия персонажа связана с разведением скота или с производством еды (неужели мы до такой степени помешаны на том, что находим в своей тарелке?). И тогда несчастный “фермерский гусь”, несмотря на неизменно запачканные пометом перья на брюхе, выглядит подозрительно игрушечным, сосиски в шукруте кажутся бутафорскими, а “дары моря” – кадром из телесериала наподобие “Жизнь прекрасна”.

Однако дискомфорт, вызванный фотографиями Марка Латюйера, кажется мне еще более коварным и стойким, когда их сюжет касается не профессиональной жизни, а более личных вещей. Чувство особенной неуютноси вызывает у меня “Причастие” (и даже закрадывается вопрос, а правда ли священник добровольно согласился фотографироваться). Да и семейная жизнь явно не относится к тем пластам реальности, которые поддаются безопасной переплавке в ролевую игру. Конечно, есть нюансы. Фотография “В салоне Лафайет” почти не раздражает, поскольку очевидно, что представители аристократии начиная примерно с Людовика XIV исполняли одну-единственную социальную функцию – играть роль аристократов. Но на “Час заката” реально больно смотреть: запечатленное семейство (мы догадываемся, что они принадлежат к средней буржуазии, исповедуют католицизм, придерживаются левоцентристских взглядов, читают газету Ouest-France и участвуют в гуманитарных акциях в пользу Гаити) явно испытывает затруднения, когда его вынуждают играть роль семьи.

Таким образом, перед нами собрание фотографий, являющееся на первый взгляд прямым разоблачением:

Франция отказалась эволюционировать, решила застыть в неподвижности и прекратить участие в развитии мира; отныне мы не только туристы в собственной стране, мы – актеры, изображающие туристов;

французы единодушно согласились играть роль французов – к величайшей радости иностранных туристов.