Реплики 2020. Статьи, эссе, интервью

Ответ на этот вопрос – да, должно. Прежде всего, по очевидным соображениям морального характера (если бы наше общество ответило, что нет, не должно, я перестал бы считать себя его частью). В данном конкретном случае гражданский закон полностью совпадает с законом нравственным, о чем и напоминает профессор Хирш, цитируя в предисловии к своей книге положения закона от 4 марта 2002 года о правах больных. Более того, циркуляр Кушнера от 3 мая 2002 года о правоприменении этого закона предусматривает создание учреждений для пациентов в вегетативном состоянии и определяет их распределение по территории страны.

В связи с чем возникает еще один настоятельный вопрос, который профессор Хирш затрагивает в предисловии и к которому постоянно возвращается на последующих страницах своей книги: как вышло, что Венсана Ламбера не перевели в одно из этих специализированных учреждений (во Франции их насчитывается около ста пятидесяти)? В основе всего этого дела лежит чудовищная ошибка медицинского учреждения. Венсан Ламбер был на протяжении семи лет лишен услуг кинезиотерапевта и логопеда, в его состоянии необходимых. Он все это время лежал в больничной палате, откуда его ни разу не вывозили в инвалидной коляске – не просто для “поднятия настроения” (хотя и поднятие настроения пошло бы ему на пользу), а с целью стимуляции органов чувств, что способствует улучшению неврологического состояния человека. Примеры такого улучшения существуют, даже у пациентов, длительное время находившихся в вегетативном состоянии. Они редки, очень редки, но они существуют, и эта надежда – слабая, но реальная – помогает родственникам годами не падать духом. Никакие методы нейровизуализации, даже самые продвинутые, не позволяют сделать окончательный вывод о том, что улучшение невозможно; в этой области, как и в некоторых других, медицинская наука сталкивается с непреодолимым пока барьером. Поэтому не следует слишком строго спрашивать со специалистов: как практикующие врачи они вынуждены под давлением надзорных инстанций ставить приемлемый диагноз, но как ученые могут (а с чисто научной точки зрения должны) делиться своими сомнениями.

Но даже в тех случаях, когда точно установлено, что вегетативное состояние носит необратимый характер, это не снимает с нас обязанности заботиться о таких больных и создавать им наилучшие из возможных условия существования. Никто не знает, что за мысли бродят у них в голове. Им свойственно чередование периодов сна и бодрствования, но мы понятия не имеем, снятся ли им сны, а жизнь, в которой есть сны, на мой взгляд, уже заслуживает того, чтобы быть прожитой. Каждому, кто пытался писать книгу, известно: иногда тебе удается в процессе письма отчасти (я настаиваю на этих “иногда” и “отчасти”) находить связь с вещами, недоступными для иных способов общения; то, что выходит из‐под твоего пера, – часто лишь слабый отголосок того, о чем ты намеревался написать. Ладно, выразимся грубее: внутренняя жизнь человека не сводится к его отношениям с окружающими.

Окружение, семья… Не подлежит сомнению, что медийный шум вокруг этого дела был вызван именно тем, что оно воспринималось как “семейная трагедия”. Действительно, в нем присутствовало все то, что так нравится прессе – человеческое достоинство, любовь, слезы и даже ярые католики… Но не лишним будет напомнить о некоторых принципиальных вещах: Венсан Ламбер был свободным человеком, человеческим существом во всех смыслах этого понятия (и, в частности, французским гражданином). Никто (ни его супруга, ни его мать, ни один из его братьев и сестер и ни один врач) не имел права решать за него, жить ему или умереть; никто не имел права высказываться о том, стоит ли его жизнь того, чтобы быть прожитой. Абсолютно никто.

Но это решение было за него принято. Он не оставил никаких “предварительных указаний” на этот счет, да и с какой стати ему было их оставлять? Люди озвучивают свою последнюю волю, если они стары, больны и предчувствуют скорую кончину, но никто в тридцать лет не думает о риске попасть в автокатастрофу.

Медицинское учреждение не только не исправило допущенную ошибку, на десять лет заперев Венсана Ламбера в отделении паллиативной помощи, где ему совершенно нечего было делать, – начиная с 2013 года медики, опираясь на нелепый диагноз, согласно которому больной выразил “желание умереть”, приступили к его умерщвлению. Каким образом пациент, испытывающий колоссальные трудности с коммуникацией даже в отношении самых простых вещей, мог дать им понять, что его желание именно таково? Это же очевидный абсурд.