Реплики 2020. Статьи, эссе, интервью

Возможно, церковь хотя бы частично вернет доверие к себе, если перестанет воспринимать себя как обычная НКО более или менее благотворительной направленности, забывшая об источнике своего великодушия – о Христе. Возможно, политически она выиграет, если прекратит обвинять в аморальности некоторые правительства (наглядный пример – критика папы в адрес миграционной политики итальянского министра внутренних дел Маттео Сальвини).

В целом, с тех пор как церковь утратила в Европе доминирующие позиции, она обращается исключительно к своей ядерной социальной прослойке, настолько однородной, что это почти превратило ее в отдельный общественный класс и оторвало от большинства душ.

Возможно, что в начале XXI века самым большим бедствием церкви стало то, что она обуржуазилась.

М.У. и Ж.Л. Мы не ответили на вторую часть вашего вопроса: cпособно ли восстановление былого величия католицизма укрепить нашу пошатнувшуюся цивилизацию? Тут мы оба согласны, потому что ответ на этот вопрос прост до очевидности, и этот ответ – да.

Чуть хуже [116] Ответ некоторым моим друзьям

Приходится признать: большая часть имейлов, которыми мы обменивались в последние недели, имела целью выяснить, не умер ли – или не болен ли смертельно – твой собеседник. Убедившись, что с нами все в порядке, мы все же пытались сказать друг другу что‐то интересное, что было непросто, потому что этой эпидемии удалось совершить невероятный трюк, внушив нам одновременно страх и скуку. Банальный вирус, что‐то вроде бедного родственника вирусов гриппа, с плохо изученной вирулентностью, с неясными свойствами – не то безобидный, не то смертоносный и даже не передающийся половым путем, – одним словом, ничего выдающегося. Эпидемия ежедневно убивала в мире по несколько тысяч человек, но все равно складывалось впечатление, что ничего особенного не происходит. Мои уважаемые собратья по перу (среди них все же есть такие, кто заслуживает уважения) о нем почти не говорили, предпочитая обсуждать тему самоизоляции; мне хотелось бы внести свой вклад в некоторые из их наблюдений.

Фредерик Бегбедер (Гетари, департамент Атлантические Пиренеи): писатель в любом случае мало общается с людьми, он живет затворником в окружении книг, так что для него самоизоляция мало что меняет. Полностью согласен с тобой, Фредерик; в плане социальной жизни не меняется почти ничего, но есть один момент, о котором ты (очевидно потому, что живешь в деревне и меньше страдаешь от запретов) забыл упомянуть: писателю необходимо ходить пешком.

Мне кажется, что самоизоляция – идеальный повод покончить со старым спором между Флобером и Ницше. Флобер где‐то (не помню где) сказал, что может размышлять и писать только сидя. Ницше, издевательски ему возражая (где именно, я тоже забыл), доходит до того, что обзывает его нигилистом (в ту пору он уже начал употреблять это слово кстати и некстати): поскольку сам он замыслил все свои произведения на ходу, любые замыслы, рожденные не на ходу, по его мнению, ничего не стоили, тем более что он всегда был дионисийским танцором. Меня трудно заподозрить в чрезмерной симпатии к Ницше, тем не менее я вынужден признать, что в данном конкретном вопросе он скорее прав. Я никому не посоветую пытаться писать, если у автора нет возможности посвятить несколько часов в день энергичной ходьбе: ему некуда выплеснуть скопившееся нервное напряжение, в его бедной голове продолжают мучительно крутиться мысли и образы, и он быстро делается раздражительным, а то и вовсе теряет рассудок.

Единственное, что действительно имеет значение, это чисто механический, бездумный ритм ходьбы, смысл которой не в том, чтобы рождать новые идеи (хотя позже они могут появиться), а в том, чтобы разрешить конфликт от столкновения идей, рожденных за рабочим столом (и вот тут Флобер не так уж ошибается); рассказывая о концепциях, выработанных на каменистых склонах холмов в окрестностях Ниццы, или на лугах Энгадина, или где‐нибудь еще, Ницше, пожалуй, заговаривается: окружающий пейзаж не так важен, как пейзаж внутренний, – если, конечно, вы не пишете путеводитель для туристов.

Катрин Милле (вообще‐то парижанка, по счастливому стечению обстоятельств в момент тотального запрета на передвижение оказавшаяся в Эстажеле, департамент Восточные Пиренеи). Сложившаяся ситуация заставила ее с неудовольствием вспомнить ту часть моей книги “Возможность острова”, которая написана в жанре “научной фантастики”.

Тут я сказал себе, что вообще‐то хорошо, что у меня есть читатели. Потому что сам я ни за что не догадался бы соотнести одно с другим, хотя идея лежала на поверхности. Впрочем, если подумать, именно так я и представлял себе вымирание человечества. Никакой киношной зрелищности. Что‐то скорее унылое. Люди живут взаперти, каждый в своей келье, без физических контактов с себе подобными, изредка – чем дальше, тем реже – поддерживая общение с ними через интернет.