Бытует мнение, не раз подтвержденное практикой, что звезды балета, мужчины и женщины, часто уклоняются от совместных выступлений, избегают выступать в паре с сильным партнером или партнершей, видимо считая, что это может помешать личному успеху: придется его либо поделить, либо и вовсе уступить. Раньше для женщин этой проблемы практически не существовало. Танцевали в основном они, мужчины им только помогали. Их так и называли «носильщиками». Первый эту неуважительную кличку отбросил, по-моему, Вацлав Нижинский еще в начале века, в годы парижских антреприз Дягилева. Затем Чабукиани и Ермолаев, а вслед за ними В. Васильев, М. Лавровский, М. Лиепа и другие возвели мужчину в ранг равноправного партнера, а иногда и в главенствующее начало танца. Не называя фамилий, отмечу: многие первоклассные балерины избегали выступлений в паре с В. Чабукиани, предпочитая партнеров менее ярких. Его успех был настолько велик, что вступать с ним в очное соревнование многим просто не хотелось. Чего греха таить, и сам В. Чабукиани однажды в Тбилиси не захотел танцевать в паре с известной английской балериной Берилл Грей, мотивируя свой отказ высоченным ростом гастролерши. Наверное, это была веская причина, а возможно, при-, чина отказа заключалась в другом.
Но вернемся к Семеновой и Чабукиани. Они так органично дополняли и с полужеста понимали друг друга, что трудно было поверить в то, что никогда раньше они не танцевали вместе. Их выступлениям неизменно сопутствовал грандиозный успех. Словно забыв обо всем, они бросались в головокружительный танец, каждый раз позволяя зрителям становиться свидетелями рождения настоящего чуда балетного искусства.
Не буду утомлять вас описанием танца этой прелестной пары, потому как убежден, что это невозможно. Тщетно силятся полноценно описать игру артиста в той или иной роли критики и театроведы. Как бы лихо, броско и детально ни было описано, представить все это реально, воочию, невозможно. Даже прочитав потрясающей силы статью В. Белинского об игре Мочалова в роли Гамлета, с удивительными метафорами и широкими обобщениями, вряд ли можно четко, конкретно и наглядно увидеть или представить это исполнение. Сценический образ надо увидеть, это зримый образ, созданный и рассчитанный на зрителя. Поэтому, совершенно не касаясь собственно танца, расскажу лишь о том, как выходили на поклон Семенова и Чабукиани. Да-да, именно на поклон. До этого я не мог себе представить, что обыкновенное раскланивание перед зрителем можно возвести в ранг настоящего искусства.
Помните, как великолепно делал это импозантный Качалов? А тут было совсем другое. Перед нами была влюбленная пара — юноша и девушка, на редкость красивые, грациозные, любовь которых продолжала жить и после танца. Их вызывали без конца, долго аплодировали, словом, не отпускали. Они же и в поклоне продолжали жить жизнью Одиллии и Принца, Китри и Базиля, Жизели и Леонардо, импровизируя и на глазах у зрителя создавая новый сюжет продолжения танца. То разбегались в разные концы сцены, как бы забыв о любви, отвешивали глубокий поклон и снова, вспомнив друг о друге, бросались в объятия. Ворковали, щебетали, обнимались, целовались… Зритель аплодировал уже не только что исполненному танцу, а новой, сотворенной на наших глазах импровизации. А Семенова и Чабукиани вроде и не помнили о зрителе, жили в своем мире, в своих грезах, а затем, словно спугнутые рукоплесканиями, спохватившись, снова бросались к рампе и застывали в полном чарующей грации поклоне. Она — склонив очаровательную голову, он — широко раскинув руки-крылья, словно высеченный из бронзы…
В 1944 году, когда я уже был студентом первого курса актерского факультета театрального института, Чабукиани приступил к формированию балетной труппы Тбилисского оперного театра. Не хватало людей с профессиональным образованием. Их просто не было. Или было, но слишком мало. Он скрупулезно выискивал возможности пополнения труппы, спрашивал, узнавал, наводил справки, даже ходил на квартиры. В этом деле ему активно помогал не кто иной, как мой педагог актерского мастерства, неутомимый и неугомонный Додо Алексидзе (сам в прошлом отличный танцовщик, выпускник частной балетной школы Перрини, где он занимался вместе с Чабукиани).
Шел третий месяц моей учебы в театральном институте. Настала напряженная пора производственной практики, так назывались общественные показы работ по отдельным дисциплинам. Студенты последнего, четвертого курса должны были выступить с дипломной работой по ритмике. Был тогда такой предмет, почему-то упраздненный нынче, и думаю — напрасно. Один четверокурсник приболел перед самым показом, и наработанному за целый семестр стал грозить срыв. И тут кто-то проговорился, что-де среди первокурсников есть какой-то парень, окончивший хореографическую студию. Меня быстро запеленговали. К великой радости дипломантов и их педагога, я быстро и легко разобрался в рисунке ритмической сцены и назавтра показ состоялся.