А по Толстому, Каренину всего 43 года. Даже делая скидку на раннее старение в позапрошлом веке, стариком его не назовешь. Не надо, по-моему, актерам столь усердно «старить» Каренина. Это никак не облегчит задачу, скорее, отвлечет от главного, затуманит истинные причины человеческой трагедии.
Каренин, как пишет Толстой, — мужчина с «петербургским свежим лицом», со «строго самоуверенной, представительной фигурой». Разве не все сказано?
Каждый из нас, приобщавшихся к театральному искусству, хорошо помнит нехитрые наставления педагогов о том, что надо учить не только свой текст, но и текст партнеров: знать, что они говорят о твоем герое, как его характеризуют. Это азы нашего мастерства, но отнюдь не единственное, чем актер должен руководствоваться: нельзя создавать образ лишь по чужим словам, характеристикам. Нельзя видеть своего героя только глазами других (иногда далеко не доброжелательными). Думаю, что многих исполнителей Каренина подстерегала и продолжает подстерегать опасность такого ошибочного подхода.
Все как-то слишком усердно, порой с необыкновенным рвением подчеркивают именно недостатки Каренина. Думаю, от такого подхода не выигрывает ни образ Анны, ни философия Толстого. Не в недостатках Каренина надо искать причины разыгравшейся трагедии — они гораздо глубже. Это не только трагедия Анны, а трагедия Каренина, Вронского, маленького Сережи, крошечной Аннушки и многих других.
Все заостряют внимание на внешних приметах образа: гнусавят, оттопыривают шпильками из-под парика уши, ворочают задами… Один хороший артист, кстати, неплохо сыгравший Каренина (неплохо — но не более!) нашел даже необычную, «фирменную» походку. Походка сама но себе органична, но главное в ней — чтобы как можно интенсивнее ворочался зад…
Братцы! Что вы делаете? Вы упускаете великолепный ход Толстого-психолога. Да, эти характеристики внешности Каренина написаны Толстым, но ведь это не его слова. Так видит Каренина не Толстой, так увидела его Анна после встречи с Вронским. А это совсем другое дело.
Каждый из нас, прочитав в молодости «Анну Каренину», должно быть, в первую очередь был потрясен удивительно точным, глубоким знанием природы и психологии женщины. Таких высот в создании женского образа не достигал еще никто.
Тонкость заключается в том, что Анна впервые (вдруг и неожиданно) заметила уродливые уши мужа на петербургском вокзале, после ночного бдения в разных вагонах с Вронским, когда в сердце шелохнулось чувство, еще не до конца осознанное, но властно диктующее свои условия.
— Ах, Боже мой! Отчего у него стали такие уши? — говорит мысленно Анна на перроне вокзала.
Видите — как? «Стали». Следовательно, их раньше не было, либо Анна не замечала того. Чуть позже она размышляет:
— Что это уши у него так странно выдаются? Или обстригся?
Но «прозрения» Анны на этом не заканчиваются. После первого неприятного разговора о нежелательности встреч с Вронским, после корректного, но серьезного предупреждения мужа, она услышит еще «ровный, спокойный носовой свист» не вовремя заснувшего Каренина, услышит, когда «забыла о нем, думала о другом». И тогда она выносит окончательный приговор:
— Поздно, поздно уже.
В этом вся тонкость. Все это Анна обнаружила лишь после встречи с Вронским, после появления всепоглощающего чувства любви, охватившего все ее существо. Она уже смотрит на мужа другими глазами, «думая о другом», воспринимая супруга только как непреодолимое препятствие на пути к счастью.
Что касается походки Каренина, то заблуждение тут еще очевиднее: она замечена даже не Анной, а Вронским, на том же петербургском вокзале. Так увидел или захотел увидеть Каренина Вронский.
Он с первого же взгляда возненавидел законного мужа Анны, сравнив его с «собакой, овцой или свиньей», которая возмутила воду источника, припасть к которому возмечтал молодой граф. «Он только за собой признавал несомненное право любить ее», — пишет Толстой. Конечно же, все малейшие недостатки Каренина он мог видеть только в уродливо гипертрофированном виде.
— Нет, она не любит и не может любить его, — решает про себя Вронский.
Согласитесь, смотреть на Каренина глазами Анны и Вронского, притом на фоне все нарастающей любви, по крайней мере, наивно.
Ну а что же другие герои романа? Как и в жизни: одни любят, другие — нет, кто обоснованно, кто — безо всякой причины. «Замечательный», «необыкновенный», «таких государственных людей мало в Европе»… — такими словами-оценками усыпан весь роман.
«Моего зятя весь мир знает, — говорит Стива Облонский. — Он умный, ученый, божественный…»
«Я всегда удивляюсь ясности и точности выражений вашего мужа», — говорит Бетси, родственница Вронского, всецело поощряющая его роман с Анной, помогающая их встречам, явно недолюбливающая Каренина, но часто называющая его «необыкновенным человеком». «Самые трансцендентные понятия становятся мне доступными, когда он говорит».
«Умные, чуть уставшие глаза», — повторяют другие персонажи.
«Святой, настоящий святой!» — без устали восклицает графиня Лидия Ивановна.