Репортаж с петлей на шее

…Кто заставит сидеть навытяжку мысль?

Все киностудии мира не сняли столько фильмов, сколько их спроецировали глаза задержанных в ожидании очередного допроса, пытки, смерти.

Я любил жизнь и ради этой любви стал бороться. Любил вас, люди, и был счастлив, когда вы отвечали мне взаимностью, страдал, когда не отвечали любовью. Кого обидел – простите, кого порадовал – не печальтесь! Пусть мое имя ни у кого не вызывает печали.

Если слезы помогут смыть с глаз пелену печали, плачьте!

Участвовать в самой последней битве – разве это не прекрасно?!

И мы поем, когда душу бередит тоска, поем, когда выдается удачный день, поем, чтобы проводить товарища, с которым вряд ли снова увидимся, поем, чтобы приветствовать хорошие вести о боях на Востоке, поем для утешения, для радости – поем так, как пели люди в давние времена и будут петь до тех, пока не перестанут быть людьми.

Солнце! Так щедро светит этот круглый волшебник, столько чудес творит на глазах у людей. Но так мало людей согрето его лучами. Но все переменится.

Мир прекрасен в погожий день, когда ты только-только пробудился после доброго сна. Но когда ты пробудился после сна на смертном одре, мир прекраснее, чем когда бы то ни было. Тебе кажется, что ты хорошо знал сцену, на которой разыгрывается жизнь. Но теперь, когда ты воскрес из мертвых, тебе чудится, что осветитель включил все юпитеры и сцена эта словно залита светом. Тебе кажется, что ты все и так видел. Но теперь ты будто поднес к глазам бинокль и одновременно рассматриваешь мир под микроскопом.

Умирать проще, чем кажется, и у героя нет ореола мученика.

Трус теряет не только собственную жизнь, а гораздо больше.

В тюрьме быть отверженным намного страшнее, чем где бы то ни было.

Он был сильным среди своих, в окружении единомышленников. Был сильным, потому что помнил о соратниках. В одиночестве, в стане врагов, он растерял всю свою силу. Утратил целиком и полностью, потому что помнил только о самом себе.

Заключенный и одиночество – два этих понятия обычно не разделяют. Это большая ошибка. Заключенный не одинок, тюрьма – большой коллектив, и, если человек не изолирует себя сам, ему не вырваться из коллектива даже при самой строгой изоляции. В тюрьме братство порабощенных подвергается такому гнету, что становится только сплоченнее, закаленнее, восприимчивее. Стены ему не помеха, ведь и по ту сторону живут, разговаривают или выстукивают условленные знаки.

У камер есть руки; ты чувствуешь, как они поддерживают, и потому не падаешь, возвращаясь после изматывающего допроса, дают тебе пищу, когда враги морят голодом. У камер есть глаза; они провожают, когда идешь на казнь, и ты знаешь, что должен держать спину прямо, потому что это твои братья и нельзя ослаблять их дух даже неверным шагом. Это братство истекает кровью, но оно неодолимо.

Человек в таком ужасе… продолжает жить. Невероятно. Но он продолжает жить, есть, спать, любить, работать, думать о тысяче мелочей, не имеющих ничего общего со смертью. Может быть, у него страшно тяжело на сердце, но он несет эту тяжесть, не склоняя голову и не становясь на колени под такой ношей.

Тюрьма – учреждение, лишенное радости. Но в мире перед камерами радости еще меньше. В камерах живут дружбой, да какой дружбой! Той, что зарождается в борьбе, когда людям угрожает опасность, когда сегодня твоя жизнь в моих руках, а завтра моя – в твоих. Но между надзирателями-немцами почти нет дружбы. Не может ее быть. Они живут в атмосфере предательства, слежки, доносов, и каждый остерегается того, кого официально называет «камрадом», а лучшие из них, те, кто не может или не хочет оставаться без друга, ищут его в тех же камерах.

Здесь были важны не слова, а то, что внутри. А внутри оставалась только основа. Всё наносное, все то, что смягчало, ослабляло или приукрашивало черты характера, отпадало, уносилось предсмертным вихрем. Оставалась только самая суть: верный сохраняет верность, предатель предает, обыватель отчаивается, герой борется. В каждом есть сила и слабость, мужество и страх, твердость духа и сомнения, чистота и грязь. Но здесь оставалось что-то одно.

…Мне помогала вера, что никто не уйдет от правосудия, даже если будут уничтожены все свидетели их преступлений.

Об одном прошу тех, кто переживет это время, – не забудьте! Не забудьте ни добрых, ни злых. Скрупулезно собирайте свидетельства о тех, кто погиб за себя и за вас. Наступит день, когда настоящее станет прошлым и станут рассказывать о великих временах и о творивших историю безымянных героях. Мне бы хотелось, чтобы все знали: не было безымянных героев. Были люди – и у каждого свое имя, свой облик, свои желания и надежды. И муки самого незаметного среди них ничуть не меньше мук того, чье имя сохранилось в людской памяти. Мне бы хотелось, чтобы они навсегда остались близкими нам, как наши товарищи, как родные, как мы сами.

Пали целые поколения героев. Полюбите хотя бы одного как дочь или сына и гордитесь им как великим человеком, который жил ради будущего.

Они способны отнять у нас жизнь… Но честь и любовь они отнять не способны.

Даже погибнув, мы продолжим жить в частице вашего великого счастья, ведь мы вложили в него всю свою жизнь.

Историку литературы, которому еще только предстоит родиться, завещаю свою любовь к Яну Неруде. Наш величайший поэт, который смотрел далеко в будущее, туда, куда мы даже заглянуть не осмеливались.

Всем своим трудом я хотел бы обеспечить солнечную осень своим родителям за их любовь и великодушие.

Гестаповцы применяли «нордическую хитрость». Думаю, я тоже кое-что знаю о хитрости, а проигрываю только потому, что у них еще и топор.

Сейчас все решают месяцы, но скоро решать все будут дни. И эти решения станут самыми трудными.

…Как печально оказаться тем последним солдатом, что получит последнюю пулю в сердце в последнюю секунду войны. Но кто-то должен стать последним. Если бы я знал, что им окажусь я, то мне хотелось бы погибнуть прямо сейчас.

Из гестапо люди пропадали бесследно, пропадали и рассеивались по тысяче кладбищ. Какие всходы даст этот ужасный посев!

По словам русских большевиков, хороший подпольщик тот, кто выдержал два года подпольной работы.

Сегодня, месяц, год назад – все мы живем только завтрашним днем, надеждой на будущее. Судьба твоя решена, послезавтра тебя ожидает казнь… но завтра может случиться все что угодно! Нужно просто дожить, завтра все может измениться, все так нестабильно… Да кто его знает, что может случиться завтра! Проходит еще день, тысячи гибнут, для них завтра уже не наступит, а у выживших неизменно продолжает теплиться надежда: завтра… кто его знает, что может случиться завтра!

…Человеческий долг не ограничивается борьбой с нацизмом, и, чтобы оставаться человеком, пока люди снова не станут людьми, нужно сердце героя.

Товарищам, тем, кто пережил последний бой, и тем, кто придет нам на смену, – мое крепкое рукопожатие.

…Мы жили для радости, мы шли в бой за радость и умираем за нее. Поэтому пусть печаль никогда не будет связана с нашими именами.

Люди, я любил вас. Будьте бдительны!