По голубому небу изредка проплывали белые барашки. Над полем заливался жаворонок. Перед домом на клумбах пестрели желтые, фиолетовые, белые и синие анютины глазки. На их лепестках радужными красками сверкали капельки утренней росы. А на стебельках травы роса сияла, словно жемчуг. Возле забора цвела сирень. С молниеносной быстротой проносились ласточки, ловя на лету насекомых. Налетавшись, касатки усаживались отдохнуть на провод электрического звонка и громко щебетали. Из труб ближайших изб тянулись прямые струи белесого дыма – признак хорошей погоды.
Внезапно на дворе залаял пес Виктор. К нему присоединилась Бланка. Услышал их в холле Йерык и тоже подключился к собачьему хору. Юлек добродушно спросил: «Чего лаешь без причины?». Через несколько секунд кто-то открыл дверь в кухню, шаги… и дверь в холл резко отворилась. На пороге стоял Мирек – будущий муж нашей Веры. Лицо его было серьезно, глаза испуганные. Будний день, а он, вместо того чтобы быть на работе, приехал в Хотимерж! Привело его наверняка нечто из ряда вон выходящее.
– Не случилось ли чего с папой? – испугался Юлек.
Мирек в ответ выпалил:
– В Пльзене тебя ищет гестапо. Ты должен немедленно уехать, чтобы тебя здесь не схватили!
Сердце мое затрепетало.
– Что произошло? – спросил Юлек.
– У ваших сегодня утром было гестапо! Тебе необходимо скрыться! – нетерпеливо повторил Мирек.
– Когда они были?
– Часов в пять утра.
Юлек посмотрел на стенные часы, они показывали без нескольких минут десять.
– Это значит, что гестапо не знает, где я. Иначе меня уже искали бы тут, – размышлял вслух Юлек. – А до ближайшего поезда почти два часа времени. Кто послал тебя сюда?
– Вера, – ответил Мирек. – Она пришла ко мне на квартиру, но я уже был на работе. Через сынишку хозяйки она передала мне, чтобы я пришел на станцию. Вера попросила поехать и предупредить тебя. На счастье, тут же подошел поезд. Чтобы не бросился в глаза мой приезд сюда в будний день, я через забор перелез в сад и двором прошел в дом.
– Это ты проделал поразительно незаметно, – Юлек еще не утратил чувства юмора.
Он был, однако, рад приезду Мирека и тому, что Вера так находчиво поступила. Почему гестапо искало его именно в Пльзене, он всегда задерживался там лишь на короткое время?
Мирек нервничал. Я тоже была взволнована, опасаясь, что Юлека могут застигнуть в Хотимерже. Фучик стал готовиться в путь, но так, словно он ехал всего лишь в
Пльзень. Взял с собой костюм, непромокаемый плащ, сунул фуражку в карман, положил в сумку часть нашего перевода Сабины. Мы условились о том, как будем поддерживать связь. Писать на пражскую квартиру было рискованно.
– Лучше, если ты станешь писать на имя издателя Гиргала на Смихов, а я тебе буду писать под именем «Гиргал» либо «Франта». Если меня здесь, в Хотимерже, искать не будут, начинай каждое письмо: «Сабину я еще не перевела». Если же гестапо нагрянет сюда, начинай письма фразой: «Сабину я в такой-то день перевела». Как только приеду в Прагу, пошлю тебе телеграмму за подписью «Франта».
Втроем мы вышли из дому, прошли через калитку сада и вдоль железнодорожной линии направились на вокзал в Осврачин. Кругом царил покой. Меня терзала мысль: надолго ли уезжает Юлек? Куда? Как он будет жить, работать? Когда и где мы опять увидимся? Эти вопросы я не задавала. Ведь все равно он не смог бы ответить. Зачем же волновать его?
Мы простились на станции так, словно он и впрямь уезжал всего лишь в Пльзень. Хотелось надеяться, что все обернется хорошо. Ничего плохого не должно случиться с ним!
На обратном пути у меня было тяжело на душе. Но я искала утешение в том, что Юлек спасся от гестапо. Я уверяла себя, что он благополучно доедет до Праги.
На следующий день почтальон принес на художественном бланке телеграмму на имя Марии Фучик, т. е. для мамы. В телеграмме говорилось: «Всего наилучшего желает Франта». В тот день был праздник какой-то Марии, но этот праздник мама никогда не соблюдала. Юлек отправил телеграмму из Праги 7 июня в 19 часов 38 минут.
Мне показалось, что солнце засветило ярче, небо прояснилось, люди глядели веселее и вообще мир был прекрасен, тем более что в Хотимерже Юлека не искали, о нем никто не спрашивал. Я уселась за стол и с легким сердцем стала писать письмо Гиргалу – Юлеку, начинавшееся словами: «Сабину я еще не перевела». Затем сорвала в саду несколько цветочков, вложила в конверт – привет из домажлицкого края. Письмо я отнесла на почту в Осврачин.