Репортаж с петлей на шее. Дневник заключенного перед казнью

– Чертова баба, почему не открываете?! – закричал один из них по-чешски.

– Я не слышала.

– Не валяйте дурака! Мы звоним уже целый час!

– Я спала. Кто вы?

– Что вам до этого!

Тут же, в прихожей, они открыли шкаф и стали рыться в одежде, срывая ее с вешалок. Заглянули в кладовку. Затем устремились в комнату и накинулись на библиотеку, вытаскивая книги из шкафов, потроша их и швыряя на пол. Книги, которые мы покупали на последние деньги, книги, которые Юлек с такой любовью расставлял на стеллажах, где каждая имела свое место, книги, которые ему были так дороги. С такой неохотой он оставлял их весной 1939 г., когда в страну вторглись немецко-фашистские войска.

– Где муж?

– Не знаю, я давно его не видела.

Каждое слово я произносила не спеша, равнодушно пожимая плечами. Пусть думают, что я уже давно забыла Юлека. Но сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

Гестаповцы выдвинули ящики письменного стола, перерыли и разбросали их содержимое. Вдруг один из них стал внимательно разглядывать какой-то листок исписанной бумаги.

– Что это такое? – нацист помахал листком перед моим носом, а затем ткнул мне в лицо.

Я посмотрела на бумагу. На ней была начертана арабская азбука. Несколько лет тому назад кто-то мне ее написал, я положила бумажку в ящик стола и забыла о ней.

– Это арабская азбука.

– Врете! Это шифр! Что это за шифр? Где ваш муж?

– Это арабская азбука. Можете дать на освидетельствование специалистам.

– Не распускайте язык! Говорите, где ваш муж?

– Не знаю, не видела я его.

Позже, во дворце Печека, в «четырехсотое» Юлек мне шепнул, что его несколько раз допрашивали о каких-то каракулях, написанных на бумаге, и упрямо утверждали, что это шифр. Когда я объяснила ему, что речь идет об арабской азбуке, мы оба посмеялись в этом доме печали над кругозором гестаповцев.

Я чувствовала себя счастливейшим человеком. Юлек не в их руках. Я не знала, что уже несколько часов палачи мучили его.

– Где ваш муж? – вновь последовал вопрос.

– Не знаю, не видела его, – твердила я одно и то же, словно автомат.

– Приведите себя в порядок, живо! Пойдемте с нами!

Из беспорядочно раскиданных вещей я выбрала синюю юбку в складку, которую мне купил Юлек, синюю вязаную кофту и плащ с пристегнутой теплой подкладкой. Один из гестаповцев, увидев мои приготовления, сказал:

– Не набирайте столько, вы скоро вернетесь. (Возвращение затянулось на целых три года.)

Я пошла в ванную, чтобы одеться, и хотела закрыть за собой дверь, однако гестаповцы двинулись за мной. Один влез в ванную, а другой остался стоять в дверях. Одеваясь, я повернулась к полицейским спиной. Они цинично гоготали.

– Так вы не знаете, где ваш муж?

– Не знаю.

«Что в этот момент делает Юлек? Вероятно, спит. Ведь два часа ночи. Если бы он знал, что гестапо снова шарит в нашей квартире!»

Нашли несколько пачек сигарет. Один из гестаповцев бесцеремонно засунул сигареты в карман. Я достала несколько пачек у товарища Рогана для Юлека. Теперь не удастся ему их принести. Ну, ничего. Лишь бы он был в безопасности.

Меня уводили. Гестаповцы сами погасили свет в комнатах, ванной и передней. Я замкнула квартиру и ключ положила в сумку. Нацист налепил на дверь какую-то наклейку и повелительно приказал:

– Идите!

Вчетвером мы спустились вниз по лестнице. Дом спал. Возле тротуара на безлюдной улице стояла автомашина. На фоне неба вырисовывались темные контуры домов. Не было слышно ни звука. Один из гестаповцев молча втолкнул меня в машину и уселся рядом со мной, двое других сели впереди. Включили мотор, и машина тронулась. За всем происходящим я наблюдала словно во сне. Мне казалось, что мы едем очень долго, через всю Прагу и еще куда-то. По дороге гестаповцы приставали ко мне с расспросами. Где мой муж? Не видела ли я его? «Где в самом деле он теперь? У Рыбаржей, Елинеков или Баксов? С ним ничего не может случиться!»

Вдруг машина остановилась. Кто-то отворил дверцу, и мы вышли. Я стояла возле огромного мрачного каменного здания, мимо которого чехи всегда шли притихшие, с опущенной головой. Это была голгофа чешского народа – дворец Печека, бывший банк, теперь – резиденция гестапо.

Гестаповцы обступили меня и потащили в дом. В его полутемных коридорах, как в преддверии ада, суетились нацисты, иные стояли с тесно прижавшимися к их ногам свирепыми овчарками. Шаги в коридорах заглушались ковровыми дорожками. Меня почему-то ввели через главный вход. Позже я узнала, что арестованных обычно приводили либо привозили другим путем – через ворота. В коридорах стояла напряженная, гнетущая тишина. Мне казалось, что у фашистов, стоящих с собаками, желтые глаза, из которых вылетают отравленные стрелы, пронзающие мое тело.