Репортажи с переднего края

Мы только что переправились через Днестр по спешно, всего за несколько часов, возведенному немецкими саперами под прикрытием самолетов Ю-87 «Штука» временному мосту. И вот мы осторожно держим путь между зданиями на юго-западной окраине Ямполя. Вдруг мы почувствовали пугающий запах паленого мяса. В огромном колхозном дворе, где совсем недавно квартировали несколько эскадронов красной кавалерии, были разбросаны обуглившиеся останки сотни лошадей. В соседнем колхозе на конюшне и под крышами длинных навесов валялись туши быков. В стальных амбразурах бункеров, построенных для защиты Ямполя, виднелись трупы русских солдат, иногда только конечности, а иногда тела полностью. В этой точке линия Сталина делала ответвление и вклинивалась между поселком и рекой.

На краю дороги, у универмага, представлявшего собой что-то вроде кооперативного магазина, на боку лежал тяжелый русский танк. Я пошел к танку. Механик-водитель, женщина, все еще находилась внутри. На ней серый комбинезон. Коротко стриженные волосы обожжены и почернели на шее сзади. Сквозь дыру в комбинезоне прямо под грудью виднелось пятнышко белой кожи. На лице застыло выражение крайней сосредоточенности; глаза полузакрыты; рот плотно сжат. Женщине около тридцати лет. В советской армии служит много женщин. Они сражались в авиации и в танковых войсках[29]. «Смелая девушка», – сказал я сам себе. Я протянул руку и осторожно и ласково погладил ее лоб. «Бедняжка», – тихо пробормотал я.

Мы заехали в поселок, где время от времени все еще с ужасным пронзительным визгом падали снаряды тяжелой артиллерии русских. Противник пытался разрушить мост, чтобы не допустить прохождения по нему подкреплений и подвоза предметов снабжения. Нашему взгляду предстала ужасная сцена всеобщего разрушения. Сейчас Ямполь превратился лишь в груды дымящихся развалин. На земле у разрушенной стены одного из домов стоял масляный фонарь. Его стекло было разбито. При свете лучей солнца, которое поднялось уже высоко, было видно, как внутри все еще горел слабый, почти невидимый огонек. Последнюю сотню метров до края поселка мы преодолели почти бегом в поисках укрытия от советской бомбардировки, которая с каждой минутой становилась все более интенсивной. Создавалось впечатление, что перед тем, как отступить, большевики стремились пустить в дело все боеприпасы со своих складов.

Теперь дорога пошла вверх по берегу реки, и, когда мы приблизились к последним домам городка, перед нами веером открылось обширное украинское плато. Голубой небосвод поддерживали взмывающие ввысь клубы дыма. Они время от времени поднимались вверх посреди ослепительного золота безграничных пшеничных полей. Этой строгой архитектуре, серой дорической колоннаде, слабые порывы ветра придавали особую магическую красоту. Я оглянулся назад. Ямполь был похож на огромный двор металлургического завода, на котором грудами лежал шлак, образовавшийся в огромных домнах. Это пугающее зрелище, массы обгоревших развалин посреди зелени и золота полей.

В Ямполе не осталось ни одной живой души. Как только волна сражения докатилась сюда, население, подавляющую часть которого (почти 70 процентов)[30] составляли евреи, бежало в леса, пытаясь спастись от бомбежек и пожаров. Как только мы оказались за пределами Ямполя, послышались крики: «Хлеб! Хлеб!» В одной из обширных канав, которые используют для хранения навоза, собралась толпа из примерно сорока женщин и детей. Все они евреи. Дети карабкались к краю канавы, старики снимали шапки и махали руками, женщины кричали: «Хлеб! Хлеб!»

Немецкий офицер приказал раздать несчастным немного хлеба. Женщины хватали крошечные куски, рвали их на части, раздавали их детям и старикам. Одна из женщин, фактически скорее девочка, спросила меня, могут ли они вернуться в свои дома.

– Пока нет, – ответил я ей, – русские обстреливают Ямполь. Может быть, завтра.

Они останутся в этой навозной яме еще день, еще два дня. Потом отправятся к своему разоренному жилью. Через неделю разрушенный городок вновь начнет жить. Человеческая жизнь – очень прочная штука.