Репост #0 от 29.06.18

Каждую неделю по воскресеньям БВ разговаривал по скайпу с дочерью, по понедельникам прогуливался до табачного магазина за марками, оттуда – к желтому почтовому ящику за углом и бросал в него новую открытку, которая почти молниеносно улетала на родину. Там же, в магазине табака, впервые купил несколько разных сигар, от самой дешевой до самой дорогой и ароматной, почти почти чёрной, которую решил оставить до особого случая, а какого именно, пока не представлял.

Дело было в том, что здесь особым казалось все. Во-первых, удивительное местечко, в котором много лет назад его дочь приобрела небольшую, из двух спален, квартиру.

Местные испанцы называли этот прибрежный район маленькой Венецией. Невысокие разноцветные здания четырех – девяти этажей, преимущественно красных и охряных оттенков, были построены в две линии вдоль золотистого пляжа. Между зданиями петлял широкий водный канал, имеющий несколько выходов к морю. В любое время суток сюда приходили и скромные шлюпки рыбаков-любителей, и дорогие, сверкающие белизной дутых боков, яхты испанских и итальянских богачей. Хозяева и пассажиры лодок сходили на берег и через калитки, расположенные у самой пристани, сразу же попадали в свои дома.

Во-вторых, Бориса Васильевича увлекла местная кухня. «Душечка, богом тебе клянусь, испанцы не умеют готовить, – рассказывал он дочери, – но в их простой, не испорченной приправами и соусами, пище есть что-то такое неповторимое, что я каждый день по нескольку раз проглатываю язык и с трудом достаю его обратно. Я попробовал решительно все, что они предлагают: от орчаты до валенсианской паэльи с исполинскими белыми, ватными на вкус, бобами и обычными, садовыми, как у нас на даче под Москвой, улитками. Мне казалось, они пялились на мои седые ресницы, когда я поддевал их вилкой и разглядывал, поднося близко к носу. А чуррос? Ты помнишь коричневые пончики из магазинчика на углу Басманной? Чуррос – те же пончики, только в виде палочек. Испанцы макают их в жидкий горький шоколад и едят на десерт. А какой у них кофе, а сыр … Дорогая, я перейду на новый размер одежды, если ты вскорости не заберешь меня обратно в Россию…»

В-третьих, ах, да и в-четвертых тоже, потом еще и еще…

А затем внезапно все переменилось. БВ даже не успел заметить, как и когда это произошло. Поездки в город стали доставлять лишь раздражение, паэлья надоела, а жирный, лоснящийся на солнце в полюбившемся кафе, хамон вдруг напомнил о больной печени.

Жизнь сделалась однообразной и неинтересной, как и то расписание, которого Борис Васильевич старался придерживаться прошедшие июнь и июль. Возможно, причина была именно в этом. БВ не сумел отказаться от многолетней, появившейся после смерти жены, привычки систематизировать и структурировать все вокруг себя.

Он перестал выходить из дома за чашечкой эспрессо после раннего завтрака, предпочитая ему самостоятельно сваренный в «моке», начал сочинять супы, делать макароны по-флотски и даже замахнулся на оливье. Его испанцы называли «русским салатом», но готовили все равно не так, как когда-то – Варенька.

Одно оставалось неизменным: каждый день БВ располагался в глубоком плетеном кресле на балконе, с которого открывался вид на море, пил ледяной виски и курил сигару.

В разговорах с дочерью Борис Васильевич все чаще жаловался на одиночество и бесконечно спрашивал, когда душечка Марьюшка заберет домой старика-отца.

– Папа, ты с кем-нибудь общаешься? – однажды спросила его дочь.

– Мне никто не нужен.

– Тебе будет не так скучно.

– Я не знаю языка.

– Но там же много русских! Сезон в самом разгаре. Займись чем-нибудь, БВ. Увидишь, ты сразу перестанешь хандрить. А нож? Ты давно брал его в руки?

– Марья, я готовлю три, а то и четыре раза в день!

– Не притворяйся, ты все прекрасно понял.

– У меня нет вдохновения.

– Так найди его! Господи, папа, мне ли тебя учить? Посмотри по сторонам. Прямо сейчас. Что ты видишь?

Борис Васильевич обвел взглядом балкон, на котором расположился с ноутбуком и, не найдя ничего примечательного, пожал плечами.

– Говори, – нахмурилась дочь прямо в камеру и грозно посмотрела на отца через монитор. – Опиши мне место, где сейчас сидишь.

БВ невольно рассмеялся: давно ли он сам вот так отчитывал непослушную Машку за лень и праздность?

– Я вижу море. Не целиком, конечно, а его кусок, ограниченный квадратом балкона. Но если встану в полный рост и подойду к перилам, то справа и слева почти что в бесконечность потянется соленая вода. Я вижу и ощущаю голыми пятками нагретый за день каменный пол. Его давно не подметали, а мне самому немного лень, поэтому я чувствую под пальцами песок и дробь ракушек, которые притащил с пляжа на шлепанцах. Передо мной деревянный коричневый стол с водяной пылью. На столе – потный стакан с виски, в нем трещит лед. Пепельница еще. В ней дымит не дорогая сигара. Над головой – маркиза…

– Ничего себе! И как ее зовут? – перебила отца Марья.

– Кого?

– Маркизу, конечно же. Вы уже познакомились?

– Глупая, ты меня сейчас рассмешила. Это же штора такая, неужели не знаешь?

– Откуда?