Репост #0 от 29.06.18

– Твоя мама одно время увлекалась шитьем. Журналы покупала, все подряд разглядывала. Не помнишь?

На экране ноутбука красивая молодая блондинка помотала головой.

– Помню, как мы с ней кукол одевали. Она шила, я играла.

– Хорошее было время, – улыбнулся дочери БВ.

– Что еще?

– Все, – развел руками Борис Васильевич и подался вместе с креслом в бок, – справа от меня – балкон соседей. Там пусто, хотя, погоди… – он привстал и заглянул за кусок бетонной стены, отделяющей его владения от их.

– Hola! ¿Cómo estás? ¿Qué tal? – раздалось из темноты, и БВ, прячась обратно, зацепился ногой за ножку кресла.

– Папа? С тобой все хорошо? – изображение Марии задвигалось по экрану из стороны в сторону.

– Чшшш, погоди, – перешел на шепот БВ, – это она!

– Маркиза? – захохотала дочь.

– Соседка, которая жарит бекон. Боже мой, а я все думал, кто же это…

– Ты о чем? Какой бекон?

– Она замучила меня. Сил больше нет выносить этот запах! Каждое утро ровно в шесть кто-то начинает жарить бекон. Нет сомнений в том, что это именно она! От нее и сейчас им пахнет. Право слово, душечка, какое может быть вдохновение с такими соседями? Ни одной утонченной натуры. Погоди, я переберусь в дом.

БВ осторожно, чтобы не шуметь и не привлекать к себе внимание соседки, перенес с балкона ноутбук и стакан с почти допитым виски. Сел за обеденный стол перед монитором и через стеклянную дверь-купе увидел, что сигара в пепельнице еще дымит. Подняв перед носом указательный палец и сделав знак дочери, говорящий «минуту!», он снова вышел на балкон.

Соседка справа уже стояла у разделяющей их апартаменты бетонной стены, но головы в сторону БВ не повернула. Она смотрела вдаль, туда, где за светлой песчаной полосой пляжа тихо плескалось море.

Борис Васильевич перевел взгляд с соседки на волны и у самой кромки воды заметил пару. Мужчина и женщина танцевали вальс. На нем, насколько сумел рассмотреть БВ, было надето что-то темное, возможно, майка и шорты, на ней –белоснежное, разрывающее черное пространство небо-море, платье или сарафан.

«Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три», – незаметно для самого себя, едва шевеля губами, начал отсчитывать БВ. Чернота рассеялась, и след, который в почти недвижимом небе оставляло яркое женское платье, неожиданно вызвал давнее воспоминание.

Продолжение 27 июля 2018 года.

Татьяна Разумова (Беатриса) Артемисия

Хвала тщеславию, хвала расточительности царя Мавсола! Лабиринты его роскошного дворца почти приглушили уличное веселье. Совсем не слышен пир на ночных площадях. Там поют, танцуют и пьют в честь разгрома родосского флота.

Только снова зашуршали занавеси, растревожив вышитых на них амазонок. В покой к пленному флотоводцу вошел обнаженный мальчик с кувшином на плече. А вслед за ним – хвала Гермесу, донесшему плач моряка до ушей Олимпийцев – неужто, сама Артемисия, вдова карийского царя? Принесла чашу в руке.

«Позволяет?»

– Радуйся, великая защитница Галикарнаса! – неудачливый флотоводец приподнялся на ложе, оправил покрывало на ногах. Скрыл за небрежной учтивостью жадный прищур на чашу. Он, родосец, и в отсутствии душистого венка или свежего гиматия, проведет достойно последний свой пир.

– Радуйся и ты, если и не гостеприимству моего дворца, так хотя бы доброму вину, – ответила Артемисия.

У моряка, – «унесет чашу!» – не хватило дерзости предложить царице присесть на край ложа. А многим ли приходилось, перед тем, как осушить килик, созерцать лик владычицы морской вместо прелестей задорных флейтисток?

Великоватый нос, обветренные губы, рябинки на лбу и щеках.

Хотя, тут и прелести угадываются под тонкой одеждой… Но чаша пока в руках у Артемисии, может и не дать ее.

А пленный моряк уже осмелел:

– Узнаю твой кипарисовый стан, моя царица! Эринии терзали мне душу, когда видел я его в первых рядах воинов, входящих в город. Правду скажу, ненавидел я лицо, скрытое шлемом. Обманом, ложной покорностью заманили нас на площадь Галикарнаса твои подданные. Знали они, не бежала ты, спрятаны в бухте твои корабли, готовы лучники вонзить в нас стрелы, как только выстроимся на площади удобной мишенью. Но сегодня гляжу – краше твой лик, чем лицо у статуи Артемиды – воительницы, что оглядывает волны с носа флагманской триеры.

– Нос моей триеры украшает голова горгоны Медузы.

– Верно, благоуханная роза Карии! – «Чашу-то отдай!» – Никогда не позабыть мне, как краса твоя и мудрость заставляли каменеть моих солдат. Не хуже взгляда горгоны.

– Несложно окаменеть посреди нежданного роя копий и стрел.

– Верно, моя царица! Прежде, чем подниму я чашу, – «Не ладится у нас приятная беседа», – ответь мне, как поступишь ты с другими пленниками? Позволишь ли выкупиться им и вернуться на Родос?

– Выкупом их станет тесание и шлифовка мраморных плит.

«И только мне – чашу»