Репрессированный ещё до зачатия

– В честь этого дорогого товарисча, – пожал я Грише локоть. – Мы своего маленького ещё ни разу не снимали на карточку. Поэтому я привёз показать Вам метрику нашего Гришика. Нате посмотрите.

Мама тихонько погладила метрику. Прошептала:

– Хай ростэ великим!..

Мы стали выкладывать, что принесли, и выбежало, мы с Гришей забыли взять кружку и миску.

Я сбегал принёс.

– Гриша, – сказала мама, – не сидите голодняком. Зарубайте петуха.

– Сегодня же отсобачу Вашему петрунчику башню! – на вспыхе пламенно пальнул Григорий.

А мама, вздохнув, запечалилась:

– Как же так беда случилась?.. Человек полный день невменяемый!

Потом она заговорила неясно.

Слова вязкие, непонятные.

Я поддакивал и боялся смотреть ей в лицо.

Дома мы с Гришей сварили петуха.

Банку с горячим бульоном я укутал в полотенце, сунул под полу плаща – шёл дождь – и побежал к маме.

Есть она не стала. Говорит, не хочется.

– Мам, – спросил я осторожно, – а что у Вас болит?

– Голова. Одна сторона, левая, молчит. А другая, – приложила руку к правому виску, – лаеться…

Я по все дни ходил к маме, пока её не выписали из больницы.

Июнь-июль 1992

Банда

– Взовсим, сынок, дни утеряла. Ну раз головешка, – пальцем мама стучит себя по лбу, – не робэ! Сёгодни шо будэ?

– Четверг.

– Совсем в словах запутлялась… И в словах, и в годах… Воспоминается… Горбачёв людей размотал. А теперь кочуе по заграничью… Какие мы у них рабы… Той проклятущий чай… Вскакувалы летом вдосвита у четыре и в устали приползали домой не знай когда. Когда того погибельного, каторжанского чая уже не видать. В одиннадцатом часу ночи! И… Тилько первый свет подал день в окно, знову вскакуй…

– Помню, помню преотлично то проклятое рабское времечко… – припечалился я. – Как же Вы допекали по воскресеньям… Темь на дворе. А Вы будите… Да как! Вырывали подушку из-под головы, молили со слезами в голосе: «Уставай, сынок… То не сон, як шапку в головах шукають…». Я сел на койке, протираю кулаками глаза. Вы: «Просыпайся скоришь. На выходной бригадир припас гарный участок. Постараемось, нарвэмо богато чаю. Шо, гляди, и заробымо…». – «Ну… Вырвали подушку… Шапку-то нашли?» – «Найшла! Просыпайся, просыпайся, шапочка… Лева ножка, права ножка просыпайся понемножку…».

Мама повинно тихонько улыбнулась мне:

– Прости, сыно, за те давни проклятущи утрешни побудки…

– Да при чём тут Вы!? То не Вы, мам… То нищета будила!

– Оно-то так… По семнадцать часов у кажный день гнулись раком на том проклятом чаю! Без выходных… Жара под сорок… То дожди… Все твои… С плантации не уйди… Клеёнкой обмоталась и рви той чай… Разве то жизня? Рабская каторга… На минуту с чем в хате завозюкаешься – бригадир бах палкой в окно: Полиа! Аба бэгом на чай!.. Цэ людская живуха? То и пожили по-людски, шо до колхоза… Летять года… Летять… Не остановишь и на секунд. Ну это надо? Налетела целая чёрная шайка коршунов. Восемь десятков да ещё два! Целая банда. И как же они меня мучат. И шо я одна-то сделаю с этой злой бандой? От своих годов не убежишь… Их не отгонишь от себя… Снежком не прикроешь… Боюсь я их. Голова не свалилась бы… Мно-ого годов ко мне содвинулось. Но никто не видел, как они днями и ночами шли-летели ко мне… Только мелькают зима – лето, зима – лето…

– А поют, мои года – моё богатство.

– Да петь шо хошь можно. А года – это полный разор. И чем большь их, тем звероватей они. Ну шо ж… Старое вянет, молодое на подходе… У маленького малютки Гриши личико худенькое или полненькое?

– По-олненькое.

– Молочко пье живое? А не то, шо с завода? Гнатое-перегнатое?[260]

– Со своим молочком не получилось… Тут история темноватая… Рожала Галинка в первомайские праздники. Роддомовские коновальцы с перепою сразу запретили кормить грудью. А потом выяснилось, напрасно запретили. Да поздно уже было. Молоко пропало… Вот она наша бесценная бесплатная медицина… Тот-то мы и кормим парня смесью Nan.

– Это той, в банках? Как молоко или чуть получше? Ребёнку плохэ не дадуть… Он у вас в кроватке спит? А как подрастёт, где будэ спать?

– Кроватку растянем.

– Ещё не бегает?

– Тренируется.

– Не ленится расти?

– Да вроде старается…

– Хай с Богом ростэ. И подальше туда. Подальше от моих годов…

– Он у нас крепенькой.

– Цэ самое главное. Здоровье – всё золото наше! Здоровье никто нигде не подаст за твои же денежки. Здоровьюшко не украдёшь, не найдёшь и не купишь.

27 августа 1992

Не спеши!

Что я знаю, то знаю, а чего не знаю – того и знать не хочу!

Алексей Аракчеев

Гриша решительно объявил мне:

– Всё! Я намылился привести тётку!

Я кисло отмахнулся:

– Кончай ездить по ушам! Мы это уже не раз проходили…

– Плохо, сударь, проходили! Амбец! Женюсь!

– По случаю високосного года?

– Случай другой… Пока глупость мне воевода… Похоже, завис[261] я… Женюсь!

– Хочешь новых проблем – женись! Однако веселей будет. Давно пора. Наконец-то… Куда не едешь, там не будешь. Куй железо, пока не остыло. Шашку наголо тебе в руку и горячего боевого коня в придачу!

– И куда мне лететь с шашкой на коне?

– Ка-ак куда? На завоевание сердца целинки!