Репрессированный ещё до зачатия

Он думал, свет клином на нём свело. Думал, всей вселенной без него ни дохнуть, ни глянуть.

А тут и дышат, и разрешения не спрашивают.

И совсем уж непонятно. Пять азиатских республик разбежались примкнуть к Минску!

Горбачёв и притихни. То зудел про отставку. А тут:

– Я не ухожу в отставку. В этот переходный период я обязан находиться на своём месте. Я должен проследить, чтоб создание Содружества прошло законно. Чтоб не выпрыгивали за пределы конституции.

Видите, ну разве без него посвятится?

И мастер промедления сидит.

«Азиатские товарищи» завтра уже подписывают минское соглашение. А наш говорун, которого, кстати, в стране не приемлют семьдесят четыре процента опрошенных, мирно прихваливал себя журналистам:

– Я по своей натуре демократ. А по радикальности принимаемых решений в студенческие годы был и просто диссидентом! – воскликнул он и победно осмотрелся, уверенный, что все сражены.

– Если завтра подписывают в Алма-Ате, что вы предпринимаете?

– Я возражать не буду. Если азиатские товарищи подпишут, я тут же уйду в отставку.

Азиатские товарищи подписали.

А сенсации нет.

Михаил Сергеич никакого телодвижения.

Сидит день, сидит два, сидит третий… Ну, как тот незваный гость, который зашёл на минутку да засиделся. Все званые ушли. Незваный всё сидит. Впору бери под белы ручки и выводи.

Как в Минск, так и в Алма-Ату его не позвали. Хотя участникам алма-атинских переговоров он написал отдельные отеческие письма. Мол, детки мои, не подкачайте. Думайте ж там о Союзном договоре, о батьке вашем родном. Без батьки вам не жить.

Приглашайте, летело между строк, меня на встречу и я научу, как вам быть.

Они подумали, и никто его не позвал.

И это вовсе не значит, что все смирились с его присутствием. Союза уже нет, а президент, не верящий в Содружество и ратующий за Союз, за социализм, есть!

Президент при ядерном чемоданчике.

Помните его заявление?

«Лишь я один могу начать ядерную войну!»

И все вогнаны в трепет?

Девять часов Ельцин обговаривал с ним его уход.

И что запросил уходящий президент?

Статуса неприкосновенности!

То пёкся о законности.

А тут сверх закона ему подай этот самый статус.

Ему было отказано.

– Если вы за что-то беспокоитесь, – позволил себе пошутить Ельцин, – покайтесь сейчас. Пока вы президент.

– Ну, тогда дайте мне охраны двести человек.

– Дадим в десять раз меньше. Тэтчер ехала за границу, брала лишь одного охранника. А тут на пенсии человек и двести охранников?

За ним две «Волги», 4000 рублей в месяц. Освобождает служебную квартиру на Воробьёвых горах. Специально оборудованную президентскую дачу оставляет, переезжает на меньшую.

Он долго думал, кому первому сказать о своей отставке, кому преподнести подарок. Поднести своим? Шиш! Свои, славяне, меня не ценили. Спасибо славянам за их беловежскую вечерю! Западок ценил, на ручках носил. Западку уж я и отвалю подарочек!

И вчера, двадцать пятого декабря, на католическое Рождество, он в семнадцать позвонил Бушу. Сказал об отставке своей скорой. Доложил, что ядерную кнопку передаст Ельцину.

– Дорогой Джордж! Вы можете спокойно провести рождественский вечер.

Уж и не знаю, как это называется.

То батька устроил выволочку минским архаровцам, что о своих делах доложили сперва Бушу, а потом ему. Но вот и сам не лёпнулся в грязь яйцом. Сперва доложил о своих делах-намерениях Бушу. А своему народу это всё скажет только два часа спустя.

В девятнадцать часов засветился на телевизоре. Одиннадцать минут гремел крышкой о своём уходе. Гремел зло, мстительно. Серча-ал дюже.

Ну как не серчать?

Советские цари царствовали до упора. Из креслица несли ножками вперёд под кремлёвскую стену. А тут выперли живяком и спасиба не сказали!

Наш креслолюб знал, что ничего доброго о себе не услышит. А потому сам о себе похлопотал. Слушаешь и рот разеваешь! И землю крестьянам отдал! И заводских рабочих осчастливил! И свободы завались!.. И!.. И!!.. И!!!..

Да полноте!

– Когда я вступал на свой пост, со страной было неладно. Общество задыхалось в тисках партийно-государственной бюрократии… Что сделано, должно быть оценено по достоинству… Проделана работа исторической значимости. Совершён прорыв на почве демократических преобразований… Кардинальные перемены… По принципиальным соображениям я прекращаю свою деятельность на посту президента СССР. Я твёрдо выступал за самостоятельность, независимость народов, за суверенитет республик, но одновременно и за сохранение союзного государства, целостности страны. События пошли по другому пути… Возобладала линия на расчленение страны и разъединение государства, с чем я не могу согласиться. И после алма-атинской встречи и принятых там решений моя позиция на этот счёт не изменилась…

Слушаешь это, а в ушах стоит его прошлогодняя новогодняя речуха по телеку:

«Дорогие товарищи! Как ни глубок переживаемый страной кризис, мы можем и должны добиться перелома к лучшему уже в будущем году».

Добились… Остались без страны, без портков, без куска хлеба.

В девятнадцать двенадцать, когда кончилось горбачёвское теленытьё, я вышел на балкон.

Было темно. На углу хохотали.

Пьяный голос рубил хвост частушки: