Репутация

Служанка разобрала дорожный сундук – без каких-либо замечаний касательно целесообразности четырех платьев, – и Фрэнсис ушла, чтобы Джорджиана могла «освежиться». Из излишне позолоченного зеркала на девушку тревожно взглянула блеклая, благопристойная особа, готовая с головой окунуться в омут любых развлечений, какие только способны предоставить оживленное церковное собрание или бурлящий жизнью монастырь. С этим уже ничего не поделаешь, попыталась приободрить себя Джорджиана. Она просто побудет одетой за двоих.

По дороге в сад Джорджиана чуть не заблудилась и была вынуждена неоднократно уточнять направление у явно скучающих слуг. Добравшись наконец до цели, она увидела две обитые бархатом кушетки, явно специально вынесенные из дома. На одной из них раскинулась Фрэнсис. С закрытыми глазами она курила трубку. Вся сцена напоминала какую-то эротическую картину.

Джорджиана уже морально приготовилась к тому, что развлекаться в гостях ей предстоит высоконравственными чаепитиями и церемонными трапезами. Она отрепетировала остроумные высказывания на самые разные темы, чтобы впечатлить Кэмпбеллов находчивостью и обаянием. И даже записала на клочке бумаги названия всех своих любимых книг, картин и музыкальных произведений – когда Джорджиану начинали расспрашивать о ее художественных предпочтениях, в голове у нее неизменно становилось пусто, словно она в жизни не читала ничего, кроме афиш, и не слушала ничего затейливее дудки.

Обнаружив столь явное свидетельство того, что визит к Кэмпбеллам будет протекать отнюдь не в официальной обстановке, Джорджиана испытала огромное облегчение. Она приняла от Фрэнсис трубку и бокал вина, скинула туфли и устроилась на второй кушетке.

– Джордж, Джордж, вот оно – счастье! – Фрэнсис испустила блаженный вздох. – Знаешь, я однажды довольно сильно влюбилась в мальчика, которого и вправду звали Джордж. Случилось это во время одной довольно мерзкой поездки в Брайтон. Он был такой эффектный. Корчил из себя нового Байрона. Посвятил мне стихотворение. Получился сущий кошмар – кажется, он сравнивал меня с лесной голубкой, – но я пообещала, что сохраню это сокровище навсегда. Но настоящее сокровище, которое я сохраню в памяти навсегда, – это то, как страшно он был хорош в своих неприлично узких бриджах, когда нагнулся поднять мой платок. – Джорджиана засмеялась, уткнувшись в бокал. – А как насчет тебя, Джордж? Я чувствую, за этим милым личиком скрываются потаенные глубины. Тебя тайно развращал какой-нибудь негодяй? Или, может быть, тебе случалось подглядывать за мужчиной, наслаждаясь зрелищем его прекрасной филейной части?

– В развращенности с тобой никто не сможет потягаться – с твоим-то вниманием к фасону мужских бриджей, – усмехнулась Джорджиана.

Фрэнсис бросила на подругу лукавый взгляд:

– Не увиливай от ответа, Джордж. Ты должна меня развлекать.

Джорджиана задумалась, не изобрести ли себе увлекательное романтическое прошлое с запретными страстями и трагическими расставаниями, но поняла, что попросту не сумеет выставить свои выдумки в правдоподобном свете. Фрэнсис догадается, что она заимствовала их из романов.

– По правде говоря, у меня еще никого не было. Родители были слишком заняты другими делами и никак не поощряли мои увлечения. Один раз мне показалось, что я влюбилась – в семнадцать лет! По крайней мере, я старалась убедить себя в этом. Его звали Патрик Эллиотт. Он был сыном папиного близкого друга, часто бывал у нас дома, и я думала, что близкое соседство неминуемо породит доверие и привязанность. Полагаю, так же мы проникаемся любовью к собаке или… к поношенной шляпе. У него были кое-какие средства – достаточно для вполне безбедной жизни, – но боюсь, на этом список его достоинств обрывался. Родители стали подначивать Патрика – они хотели женить его, – и он принялся торжественно дарить мне цветы чуть ли не каждое утро. – Воспоминание об этом заставило Джорджиану поежиться и крепче стиснуть бокал. – Стоило ему начать демонстрировать свои чувства, как я поняла, что он мне вовсе не нужен. Мало того, он стал мне попросту отвратителен. Когда он подходил ко мне, я искала предлог улизнуть из комнаты. Я пряталась от него… один раз даже в буквальном смысле: пригнулась за спинкой церковной скамьи, чтобы он меня не видел, и только потом осознала, что ему конечно же был виден верх моего чепца. В конце концов он понял мои намеки.