Репутация плохой девочки

– Точно. Не знаю, говорил ли, когда ты рассказывала мне об отеле, но… Я горжусь тобой, малышка. Это поможет сделать тебе карьеру.

– Таков план. – Я слабо улыбаюсь ему. – И нет, ты ничего не говорил о гордости. Если я правильно помню, ты сказал «поздравляю», а потом что-то проворчал о том, что из Шейна получится ужасный офис-менеджер.

Он издает застенчивый смешок.

– Я не люблю перемен.

– А кто любит? – Я пожимаю плечами и добавляю: – Не волнуйся, мы не подпустим Шейна даже близко к этому офису. Я же обещала, что помогу тебе провести собеседование с кандидатами. Мы найдем офис-менеджера еще лучше, чем я.

– Сомневаюсь, – хрипло отвечает папа, и будь я проклята, если это не наполняет мое сердце гордостью.

У меня тоже немного перехватывает горло.

– Эй, по крайней мере, у моего сменщика не будет судимости, – замечаю я, чтобы поднять настроение.

– Кстати, что произошло у тебя с Расти? – спрашивает отец, подозрительно оглядываясь. – Он затаил на тебя обиду?

Вздохнув, я выкладываю ему всю правду. Во всяком случае, бо́льшую часть – есть кое-что, чего я не осмелюсь повторять в присутствии своего отца. Но он уловил суть. Как Рэндалл приставал ко мне в баре. Как гнев и чрезмерное количество выпитого алкоголя загнали меня в его гостиную и побудили устроить скандал перед его семьей. Как с тех пор появились бесконечные угрозы и стычки.

– Рэндалл обвиняет меня в том, что я разрушила его семью, – признаю я. – В какой-то степени я тоже так думала.

– Он сам виноват. – Выражение папиного лица холодное и неумолимое. Рэндалл вряд ли захочет столкнуться с ним в темном переулке в ближайшее время.

Некоторое время мы едем в тишине. Я не прерываю его размышления, ведь сейчас он обдумывает все, что я ему рассказала. В этот момент я понимаю, что нам предстоит долгий путь домой. Мои ладони становятся влажными. Кажется, это тот самый разговор, который мы откладывали с тех пор, как я вернулась домой.

– Ты больше всех похожа на маму, – внезапно произносит он. Его взгляд по-прежнему прикован к дороге. – Помню, вы двое не ладили. Но, клянусь, ты точная ее копия, когда она была моложе. Тогда она была той еще неугомонной штучкой.

Я откидываюсь на спинку сиденья, глядя в окно на проплывающие мимо домики. Перед глазами возникают размытые образы моей матери. С каждым днем они становятся все более расплывчатыми, детали стираются.

– Появление семьи изменило ее. Если честно, думаю, сначала я ее изменил. Знаешь, в последнее время у меня часто возникал вопрос, не сломил ли я ее дух желанием иметь большую семью.

Мой взгляд устремляется к нему.

– Я не понимаю.

– Она была такой энергичной, жизнерадостной женщиной, когда я с ней познакомился. И мало-помалу она словно потухла. Я даже не могу сказать, замечала ли она это, пока свет почти не погас.

– Я всегда думала, что это из-за нас, – мой голос слегка срывается. – Предполагала, что мы ей не нравились, что, может, мы оказались не такими, как она надеялась.

Папа делает глубокий вдох, затем резко выдыхает.

– Твоя мама перенесла тяжелый приступ послеродовой депрессии после Келлана. Потом мы узнали, что она беременна Шейном, и это, казалось, немного помогло. На какое-то время. По правде говоря, я не знаю, хотела ли она так много детей потому, что хотел я, или надеялась, что следующий ребенок избавит ее от этого ощущения. Придет другой малыш и вылечит ее. – Он бросает на меня взгляд, полный раскаяния и печали. – Когда у нее родился Крейг, что-то изменилось. Депрессия так и не наступила. Какие бы гормоны или химические вещества, отвечающие за материнский инстинкт, ни должны были сработать – что ж, наконец так и произошло. И это лишь усилило ее чувство вины. Она так чертовски старалась сблизиться со всеми вами и постоянно боролась с депрессией, с мрачными мыслями, а потом с Крейгом это внезапно стало легко, и…

Он прерывисто выдыхает, по-прежнему не отрывая взгляда от дороги. К тому времени, как папа снова заговаривает, я задерживаю дыхание. Сижу как на иголках.

– Господи, Джен, ты понятия не имеешь, насколько это разрывало ее на части – иметь такие близкие отношения с ним, когда с остальными детьми все так сложно. Ее самым большим страхом было стать плохой матерью, и это калечило ее. Она не могла отделаться от мысли, будто портит вам жизнь. Я не знаю всего, что творилось в голове Лори, но ты должна понять – это не ее вина. Что бы это ни было: гормоны или что-то еще. Больше всего она ненавидела себя.

Глаза жжет, щиплет. Я никогда не думала об этом под таким углом. В нашей семье об этом не говорилось. Нам казалось, будто мама ненавидит нас, поэтому это была правда, в которую мы верили. Или, по крайней мере, я верила. Мне ни разу не пришло в голову, что это могла быть болезнь, нечто такое, что она не в состоянии контролировать и чего даже стыдится. Вероятно, ей было намного легче прекратить попытки, отступить, от страха сломать своих детей. Но, боже, как сильно мы все страдали из-за этого.