Requiem

Впрочем, даже не совпадать с ним, а составлять его, ибо миссия человеческой души - это и есть неотъемлемая часть этого всеобщего созидательного потока, в целом же он складывается именно из полной суммы индивидуальных исканий всей истины нашего бытия. В конце отпущенного всем нам пути, протяженность которого определяется вовсе не длительностью материальной истории, но метрикой полного континуума Творения, она, до конца исполнив свое назначение, сливается с Богом, как полностью сливается с художником обогативший и его самого образ; и нет в этом ничего, что умаляло бы величие нашего Создателя, как нет ничего умаляющего художника в том, что его мысль движется им же порождаемыми образами и их развитие есть в то же время его собственное восхождение к искомому им идеалу.

Так что же, сам человек в конце пути становится Богом? Сам Бог - это просто завершивший путь познания всей истины своего бытия человек?

Когда-то давно, размышляя о бессмертии, я пришел к выводу, что оно категорически исключает все индивидуальное, что оно абсолютно несовместимо с той атомарной организацией всей мыслящей субстанции, которая властвует в нашем материальном мире.

Говоря о бессмертии, мы ведь, как правило, имеем в виду такое, которое полностью сохраняет нашу индивидуальность, при любых изменениях оставляет в неприкосновенности структуру нашей личности. Никакая другая форма бессмертия никогда не смогла бы удовлетворить нас. Только вечное сохранение всего того, что составляет безусловную ценность для нас в этой жизни, должно стать его содержанием.

Собственная наша уникальность - вот высшая ценность нашего мира. Но ведь как ценность она может сохраняться только там, где существует ограничение и общей численности индивидов и сроков жизни каждого из них. Бессмертие же способно возвести уникальность до абсолюта, то есть до такого состояния, когда между людьми оказывается невозможным уже никакое общение. Ведь если даже говорящим на одном языке порой трудно понять друг друга там, где существует разность темпераментов, несовпадение личного опыта, объемов индивидуализированной культуры, то что же сказать об отличиях, накапливаемых не десятилетиями, и даже не веками, но вечностью? Умножаемая вечностью, уникальность каждого индивида рано или поздно взрывает все цементирующее род, и как единое он уже не может существовать. Обретающий бессмертие индивид рано или поздно оказывается в самом центре какой-то бесчисленной толпы... не понимаемый никем и абсолютно одинокий, как только может быть ndhmnj человек, внезапным крушением жизненного уклада выбрасываемый на дальний берег иноязычной культуры. Впрочем, даже не на чужой далекий берег, но вообще на какую-то иную планету, кишащую мириадами совершенно неведомых ему... и таких же одиноких никем не понимаемых и никому не нужных существ.

Впрочем, задумываемся ли мы о том, что само возведение нашей уникальности в ранг какой-то высшей ценности мира совершенно немыслимо вне отчуждения индивида от всего богатства определений рода. Превращаясь в аналог математической дроби, знаменатель которой стремится к бесконечности, человек осознает свое ничтожество в сравнении с теми ценностями, что аккумулированы всем человечеством, и осознание собственной уникальности именно как некоторого высшего дара есть форма своеобразной психологической защиты от этого унизительного состояния. Чем более глубокой оказывается пропасть между человеком и человечеством, тем более развитым становится культ непохожести. Неспособность смириться со своей ничтожностью - вот что кроется в такой иерархии ценностей, в вечной боязни индивида оказаться таким "как все".

Но "человек-дробь" способен сохранить суверенитет своей индивидуальности только там, где существует надежный заслон от всеподавляющей бесконечности рода; и облеченное в плоть бытие позволяет нам отгородиться от него защитным барьером какого-то ограниченного уютного круга родных и близких. И если бессмертие это продолжение все тех же форм существования, что и сегодня властвуют в нашем мире, то с накоплением отличий, составляющих субстанцию нашей уникальности, рано или поздно начинают рваться последние связи между людьми. Но если распадается род, то что остается от самого индивида? Ведь именно он, именно то, что цементирует его единство, формирует и хранит каждого из нас, и каждый из нас немыслим вне его. Распад рода неизбежно означает и распад всего человеческого в человеке, а значит, и сам индивид в конце концов становится обреченным. Поэтому физическое бессмертие решительно немыслимо без изменения физических основ нашего бытия... а значит, и вне растворения всего нашего духа в каких-то иных, не представимых обыденным сознанием, формах движения. А значит, немыслимо и без коренного изменения самих представлений человека о существе и форме бессмертия...