Рерих

Конечно, скандально известный спектакль мог быть поставлен на английской сцене, но чтобы он имел успех в Париже, об этом никто и не мечтал, разве что только сам Дягилев, считавший, что всеобщее признание «Весны священной» в постановке Мясина сведет на нет популярность предавшего его танцора Нижинского. Женитьба Нижинского стала для Дягилева сильным ударом, и каждый раз, когда это было возможно, Дягилев дискредитировал своего бывшего любовника, прославляя нового постановщика Мясина. Скандальный провал премьеры «Весны священной» в постановке Нижинского, только подогревал желание Дягилева превратить этот балет в один из самых известных в Европе.

Балерина Ромола, жена Нижинского и соперница Дягилева, так описывала скандальную премьеру «Весны священной»: «29 мая 1913 года в театре на Елисейских Полях впервые исполнялась „Весна священная“… Я волновалась, какой будет реакция светской аудитории. Я знала музыку „Весны“ и видела фрагменты танцев из-за кулис на последней репетиции… Ни один из нас не ожидал того, что произошло. Уже первые такты увертюры прозвучали под неодобрительное гудение зала, и скоро зрители начали вести себя не как добропорядочные парижане, а как непослушные, плохо воспитанные дети»[224].

Один из театральных критиков, присутствовавший на премьере, Карл ван Вехтен, рассказывал об этом памятном вечере более подробно: «Часть зрителей возмутилась богохульной, как они считали, попыткой разрушить музыку как искусство и, охваченная гневом, начала свистеть. Оркестра почти не было слышно. Молодой человек, сидящий за мной в ложе, встал, чтобы лучше видеть, и в сильном волнении принялся колотить по моей макушке кулаками. Я же был настолько захвачен происходящим, что некоторое время не чувствовал ударов»[225].

«Да, действительно творилось что-то неописуемое, — подтверждала рассказ Карла ван Вахтена Ромола Нижинская. — Люди свистели, оскорбляли актеров и композитора, кричали, смеялись. Монтё бросал отчаянные взгляды на Дягилева, который делал знаки продолжать играть. Споры зрителей не ограничились словесной перепалкой и в конце концов перешли в рукопашную. Богато разодетая дама, сидевшая в ложе бенуара, встала и дала пощечину молодому человеку, свистевшему рядом. Ее эскорт поднялся, мужчины обменялись визитными карточками, и на следующий день произошла дуэль. Другая светская дама плюнула в лицо одному из протестующих зрителей. Принцесса де Пуртале покинула ложу со словами:

Мне шестьдесят лет, но из меня впервые осмелились сделать дуру.

В этот момент разъяренный Дягилев крикнул из своей ложи:

Прошу вас, господа, позвольте закончить спектакль.

На мгновенье воцарилась тишина, но только на мгновенье. Потом шум возобновился с новой силой. Я бросилась за кулисы — там было не лучше, чем в зрительном зале. Танцовщики стояли, чуть не плача, их била нервная дрожь, никто и не думал уходить в гримерные. Собралась толпа, и Василию пришлось пробивать дорогу для Нижинского. Он шел в репетиционном костюме, с лицом белым, как его крепдешиновая рубашка. Обоими кулаками он яростно отбивал ритм, крича:

— Раз, два, три.

Музыку нельзя было расслышать даже на сцене, и единственное, что управляло танцорами, это дирижирование Нижинского из-за кулис. Его лицо подергивалось от волнения. Мне было его так жаль, ведь я знала — этот балет — великое создание. Единственный спокойный момент наступил, когда пришло время танца Избранницы. Исполненный такой неописуемой силы и красоты, он обезоружил даже неукротимую аудиторию. Эту партию, требующую от балерины неимоверных усилий, превосходно станцевала Мария Пильц… В конце представления все были без сил. И снова Василий не смог удержать баррикаду, и гримерная Нижинского была взята штурмом Дягилевым с друзьями и балетоманами, принявшимися горячо обсуждать спектакль и реакцию публики. Теперь, когда все было позади, Вацлав воспринимал происшедшее спокойнее и, поскольку никто пока не нуждался в его энергии и поддержке, расслабился. Взбешенный Стравинский рвал и метал. Но все сошлись на том, что их совместное творение великолепно и когда-нибудь оно будет принято и понято. Все так перенервничали и переволновались, что не могли идти ужинать. Кто-то предложил поехать к озеру, и Сергей Дягилев, Вацлав Нижинский, Игорь Стравинский и Жан Кокто отправились в Булонский лес и только под утро вернулись домой»[226].

Известный французский писатель, друг Дягилева и Нижинского, Жан Кокто вспоминал этот скандал несколько по-иному. Он писал, что «публика сыграла роль, которая ей была отведена. Она смеялась, хлопала, шипела, кричала голосами животных… Разгул переродился в настоящий бой. Стоя в своей ложе, со съехавшей набок диадемой, старая княгиня де Пуртале размахивала веером и кричала:

— Впервые за 60 лет кто-то отважился одурачить меня!

Благородная леди была искренна: она действительно была убеждена, что все происходящее — мистификация».