Рерих. Подлинная история русского Индианы Джонса

Отвечая на копию вашего письма IT: E-Aj-HWS-276O9-90D от 2-го числа прошлого месяца, полученного с почтой этой недели, я должен констатировать, что суммы, указанные в вашем заявлении, представляют собой средства американской Центрально-Азиатской экспедиции Рериха, Главой которой я являлся и которая была организована американским институтом и финансировалась американским капиталом, каковые средства были потрачены исключительно на экспедицию. Я не получал ни личной прибыли, ни зарплаты из этих средств экспедиции. Если какие-либо суммы были теперь показаны вам как мой личный доход, то это недостоверные сведения. Я передал дело в руки моих адвокатов»[1217].

Пытаясь найти яркие доводы в свою защиту, Рерих прибегает к сравнениям из недавней истории американских экспедиций. Он писал: «Ситуация была бы в некотором роде аналогичной, если бы адмирал Бэрд[1218] через 9 лет после завершения своей Антарктической экспедиции попросил участников экспедиции вернуть свои деньги под предлогом того, что их вклад в действительности следует рассматривать как заем. Или же можно рассмотреть случай Роя Чепмена Эндрюса[1219], который после завершения своей Центрально-Азиатской экспедиции узнал бы от Музея естественной истории, что в конечном итоге все несколько сотен тысяч долларов, потраченные на экспедицию, следует рассматривать как частную покупку у него яиц динозавров и потому эта сумма облагалась бы налогом»[1220].

Несмотря на яркость и образность рериховской аргументации, положение дел художника в США ухудшалось. Судебный процесс грозил серьезными потерями. В 1936 году налоговое управление США обвиняет Николая Константиновича уже и в том, что он не подал налоговую декларацию за 1926 и 1927 годы. Рерих также подозревается и в налоговом мошенничестве, поскольку в 1934 году, получая зарплату от департамента сельского хозяйства, вообще не сообщал о каких-либо доходах. Николаю Константиновичу правительством выставляется счет в размере 48 758 долларов 50 центов в качестве возврата налогов, причитающихся с продажи русского искусства в Америке. Это прежде всего гималайские картины, купленные Хоршем для Музея Рериха.

Художник проигрывает дело. Судебный процесс и цели сторон в тяжбе вызывают много вопросов, но для нашего повествования этот конфликт важен только тем, что Луис Хорш и Генри Уоллес становятся врагами Рерихов. Гуру расценил такой маневр министра как открытое предательство и не простил его. Он думал теперь лишь о том, как нанести Уоллесу серьезный ответный удар.

11

Вернемся еще к одному невероятному персонажу нашей истории. Овше Норзунов – репрессированный, выселенный и исчезнувший в степях под Сталинградом, как мы помним, затем материализовался в благословенной Индии в 1930 году – уже как уважаемый ученый, хорошо известный здесь лама Лобсанг Доржи Мингиюр. С 1931 по 1935 год он работал в качестве сотрудника Института Урусвати – специфического рериховского учреждения.

Экзотическое название это научное заведение получило от эзотерического имени Елены Ивановны. Институт должен был обобщить результаты экспедиции в самых разных областях – от археологии, филологии и антропологии до ботаники, зоологии и метеорологии. Одним из важных направлений института стали изучение восточных снадобий и поиск лекарства от рака. Откуда у Рериха интерес к восточным фармакопеям? Скорее всего, мысль о подобном направлении исследований исходила от доктора Рябинина. Врач был поклонником восточных методов и даже называл себя учеником доктора Петра Бадмаева – известного петербургского врача и близкого друга Григория Распутина.

Бадмаев – изначально бурят Жамсаран, приняв православие, удостоился чести стать крестником Александра III. В Петербурге он успешно практиковал тибетскую медицину, хорошо разбирался в восточной фармакопее. Среди документов Юрия Рериха есть и краткая прижизненная биография доктора: «П. А. Бадмаев изучает тибетскую медицину под руководством своего брата А. А. Бадмаева[1221] и бурятских медицинских лам и стал хорошо известен как практикующий врач. Во время учебы в университете А. А. Бадмаев посещал лекции в Медицинской академии в Санкт-Петербурге. Знание монгольского и тибетского языков позволило Бадмаеву перевести на русский язык основной учебник “Медицинская наука” (Гюд-Джи)[1222], в котором он попытался сравнить тибетскую медицинскую науку с западной медициной. Бадмаев был известен как практикующий врач в Санкт-Петербурге. В 1875 году его амбулатории. в Санкт-Петербурге посетили 163 пациента, в 1897 году его посетили 10 844 пациента»[1223].