Этим объясняются значимые особенности политико-территориального и административного развития страны: спонтанный характер становления «федерализма», ставшего синонимом децентрализации в результате распада государства в начале и конце ХХ в.; общий номинальный характер данного института (отсутствие реальной возможности для субъектов реализовать декларированное право сецессии или оказать влияние на изменение конституционного строя); отсутствие единых критериев политико-территориального и административного деления, их вариативность, призванная учесть специфику различных групп субъектов и степень поддержки центральной власти в них; отсутствие механизма разрешения конфликтов между республиками и федеральным центром по линии разделения властей (которое отвергалось), бикамерализма (принцип бесконфликтности отношений союзной и национальной палат никогда не ставился под сомнение) или судебного контроля конституционности (который подменялся политическим); нестабильность всей конструкции, связанная с неоднократным пересмотром отношений центра и регионов; сверхцентрализованный (унитарный) механизм управления с формальным признанием дуализма институтов субъектов федерации, выполняющих функцию передачи команд из центра в регионы.
Данный механизм регулирования определял общую динамику федеративных отношений советского и постсоветского периода, укладывающуюся в ряд стадий: создание квазифедеративной системы для упорядочения множества автономных образований с неопределенным статусом (в Конституции РСФСР 1918 г.); ее диверсификация — создание особого типа национальных автономных республик (в Конституции РСФСР 1925 г.); унификация статуса различных национальных и ненациональных автономий в соответствии с закрепляемой шкалой прав и обязанностей (закрепление титульных наций и этносов в рамках политики районирования 1920–1930‐х гг.); создание внутренне выхолощенной формально-административной пирамиды автономий с определением их отношений с соответствующими республиканскими и союзным центром (Конституция РСФСР 1937 г.); деградация этой конструкции в позднесоветский период, связанная с ослаблением советской идентичности — развитием национализма союзных республик и ответных тенденций к сепаратизму в автономных республиках (как показывает логика обсуждения проекта несостоявшейся Конституции 1964 г., принятия Конституции СССР 1977 г. и Конституции РСФСР 1978 г.). В условиях ослабления федерального центра и укрепления союзных республик (начиная с конца 50‐х — начала 60‐х гг. ХХ в.) автономные республики утрачивают роль инструмента сдерживания центробежных тенденций.
Конфликт принципов советизации, федерализма и национализма так и не получил разрешения в ХХ в. Распад СССР в 1991 г. воспроизводит всю логику создания этого государства в обратном порядке: пересмотр роли КПСС как гаранта Конституции поставил вопрос о движении к реальному конституционализму (федерализму), но отсутствие адекватных механизмов разрешения конфликтов между республиками по линии бикамерализма и конституционного правосудия делало естественным прямое обращение к аутентичному смыслу конституционных (договорных) гарантий федерализма. Отказ от унитаристского начала вел к децентрализации власти по линии номинального федерализма, а последняя завершилась распадом страны на основе конфедеративного принципа самоопределения национальных государств и раскола единой политической элиты. Описав полный круг, советский эксперимент в 1991 г. вернул страну к начальной точке — ситуации распада Российской империи в 1917 г.
Светская теократия: республиканская форма сталинской диктатуры (1936–1950‐е гг.)
Тоталитарные режимы, формально приверженные принципам республиканского строя, являлись «инсценирующими диктатурами», стремившимися создать телеологическую картину мира как движения из темного прошлого к прекрасному настоящему и светлому будущему. Республика Советов как форма организации государства не отбрасывалась, но корректировалась с позиций мобилизационных целей однопартийного политического режима. Социальное конструирование — вполне позитивный процесс в условиях модернизации — оказывается своей противоположностью в том случае, если опирается не на реальное знание, а на его эрзац в виде утопической идеологии и создания своеобразной республиканской формы «светской теократии». Масштабы сталинского конструирования определялись стремлением установить тотальный контроль над индивидом, цель состояла в его полной ресоциализации, а методы определялись стремлением получить послушное орудие диктатуры в интересах социальной мобилизации.