Reset

Сосуды расширяются, и меня бросает в жар. У меня больше нет сил находиться в пекле костра, поэтому я поджидаю нарядную девушку, которая нарезает круги по пляжу, протягиваю ей опустошенный бокал и ретируюсь.

Колкие песчинки просачиваются сквозь открытую обувь и прилипают к подошве. Прогулка по пляжу превращается в хождение по мукам. Я стараюсь наслаждаться соленым легким ветром, ненавязчивым шумом волн, играющих фоном. Силюсь получить удовольствие от наполненного вечера. Но этот чертов песок портит решительно все!

Я делаю еще три-четыре шага в бесполезной попытке свыкнуться с неудобством, но останавливаюсь и капризно ругаю все, что попадет под руку: этот несчастный пляж, проклятый вкусный кок-тэйл, превративший меня в сетующего древне-исторического антропоида…

— Просто снимите их.

Я поворачиваю голову на звук женского голоса. По мою левую руку в землю вбита резная скамья. Женщина в длинном сером платье обвила сидушку пальцами обеих рук и подалась чуть вперед, некрасиво ссутулив спину. Она небрежно скомкала подол и засучила его так, что были видны круглые костяшки колен. Ноги по щиколотку она зарыла в песок.

— Ну же, разуйтесь. — Повторила она.

Не знаю почему, но я сделал это.

Женщина удовлетворенно кивнула и похлопала ладонью по сидению рядом с собой. Меня что-то кольнуло, приказывая не подчиниться этому фамильярному жесту. Но я ослушался.

Вестибулярному аппарату полегчало, когда я сел. Я уже не сыпал проклятьями, но во мне нарастало чувство дискомфорта. Не то чтобы я чурался общения с женщинами, но все же предпочел бы одиночество. К тому же мне не нравилось сидеть здесь с ней в тишине.

— Если вы зароете ноги в песок, то ощутите приятную прохладу. — Женщина нарушила тишину, прекращая мои терзания. От этого на мгновение мне стало неприятно, словно она прочла мои мысли.

— Разумеется, ведь солнце давно зашло, и песок успел остыть. — Я стараюсь быть непринужденным. У меня плохо получается.

Женщина поворачивает ко мне голову и изучает мое лицо. Я пытаюсь улыбнуться и понимаю, что забыл, как это делается.

— Вы что, пьяны?

Тон ее голоса дает резкий скачок вверх. Вопрос провокационный, и я радуюсь, что не настолько пьян, чтобы не понять этого. Мне приходится посмотреть на нее, чтобы дать отпор.

— А вы?

Брови женщины взмывают вверх, и она издает издевательский смешок на выдохе. По лбу у нее пробегает длинная продольная морщинка. Такие есть у всех, кто много удивляется. Я знаю это, потому что знаю Ивлина и потому что работаю ученым.

Я еще немного изучаю ее профиль, прежде чем отвернуться. У нее крупный нос, длинные ресницы и неровная бледная кожа. Мы вновь повисаем в молчании. Кажется, я отбил у нее желание продолжать беседу. Эта очень неловкая картина дополняется излишне романтичными деталями: в этой части пляжа мы одни, издалека доносится музыка, волны с шелестом набегают на берег, а над водой в звездном небе висит серебристая луна. Еще немного, и, клянусь, я бы молча встал и ушел, но она дала мне поблажку и заговорила со мной еще раз.

— Луна такая яркая сегодня.

Я протягиваю неопределенное «агам» и слегка киваю головой, словно болванчик. Ее голос звучит так мечтательно, длинные ресницы накалывают на себя звезды. Мне очень не хочется разрушать ее образ, но кок-тэйл и здравый смысл дают о себе знать.

— Строго говоря, от нее это не зависит. — Женщина обращает на меня настороженный взгляд. Она подозревает, что на этом мое замечание не закончится. И она права. — Яркость — это не свойство Луны. Она лишь отражает солнечный свет, так что ее яркость зависит от состояния земной атмосферы. Просто сегодня безоблачно.

Незнакомка сверлит меня взглядом. Собравшись духом, я смотрю на нее в ответ и подмечаю новые детали: у нее карие глаза и она весьма раздражена.

— Вы не увлекаетесь наукой? — Изо всех сил стараюсь ретироваться и быть более лояльным, и чтобы это было невозможно спутать со снисходительностью.

— Нет. — Короткий ответ волнорезом вспарывает мои потуги.

— Неудивительно.

Моя собеседница порывами вдыхает носом воздух и перекатывает язык. Я незаметно вытираю взмокшие ладони о штаны.

— Просто женщин, увлекающихся наукой, совсем не осталось. — Поспешно оправдываю ее вслух.

— Жаль того же нельзя сказать о невежественных мужчинах.

Я кидаю белый флаг, приподнимая руки с раскрытыми ладонями. Она хорошо приложила меня, но я заглушаю жалобный стон гордости и примирительно улыбаюсь — благо вспомнил, как это делается.

— Мое имя Уилл Уоксон. Я ученый.

— Я знаю. Может, я не умная, но я не тупая, мистер Уоксон.

Такое самокритичное заявление трудно оспаривать, но и явно согласиться с ним было бы невежливо. Поэтому я просто продолжаю улыбаться — ненавязчиво, как мне кажется.

Какое-то время только шум прибоя и ветер беседуют друг с другом. Со своим невероятным умением незнакомка прерывает тишину на самом пике ее невыносимости.

— И этот ваш чемодан у вас?

Я вспоминаю, как тяжело было расстаться с ним этим утром. Начальство взяло его под свою опеку и тем самым поставило завершающую точку в пути моей Цели.