Читаем Решающий поединок полностью

Нет, все же правильно сделал, что решил побродить по парку. Гомон праздношатающейся толпы густеет. Выхожу к бетонному пятачку. На нем юркие автомобильчики налетают друг на друга, таранят в бока, в лоб. Опытные водители увертываются, остальные застревают в пробках. Скрежет «всамделишных» аварий наслаивается на джазовые ритмы. Рядом гаревая дорожка, трибуны. С треском, поднимая шлейфы пыли, носятся мотоциклы. Лица водителей в масках. Дальше на площадке дощатый городишко времен дикого Запада. В центре салун. Из его дверей вываливает ряженая толпа якобы вдрызг пьяных «злодеев». Воздух сотрясается залпами холостых выстрелов. Выдрессированные пони валятся на бок. Отстреливаются переполошенные «горожане». Дождавшись кульминации, появляется «герой». Он совершает серию молниеносных подвигов, почерпнутых из кинобоевиков, и спасает белокурую девицу. Брожу среди толпы. Хлопают пробки, лязгают жестяные банки из-под пива. Целуются напропалую парень с девчонкой. Им никто не помеха. Какое им дело до моих волнений? Стану ли я чемпионом? А почему я? Кристоф тоже об этом мечтает.

Смотрю на часы. Хорошо, что скоро начнется. А то изведу себя сам. Нет, нельзя одному. Хоть бы Медведь был рядом. Тороплюсь в зал. Чемпионат проводился в громадном здании манчестерской городской выставки. Здесь пока еще царит полумрак. Гулкую тишину нарушали покашливание микрофонов, лязг устанавливаемых юпитеров. Переступив щупальца кабелей, направляюсь к раздевалке и чуть не сталкиваюсь с Мазуром, который, прижимая к груди термосы, словно младенцев, стоит, прислушиваясь к происходящему за дверью.

— Что там, Григорич?

— Ребята вернулись из отеля. — Он вздохнул: — Эх, оце смотрю я на вас, бедолаг. Зазря вы так маетесь. Мнэ це и даром не треба. В наше время усе по-другому було. Вот, скажем, у меня случай був. Подходит ко мне раз Збышко и говорит: «Ляжь под меня. Ну, что тебе стоит. Дама моя должна прийтить в цирк. Приятная мне во всех отношениях». Я наотрез…

Вошел Сергей Андреевич.

— Александр Григорьевич, — начал он, уловив общее настроение. — А мне ты рассказывал, что не со Збышко, а с Чуркиным у тебя то было.

— Так это же тебе, Андреич, — протянул ничуть не смутившийся старик. — А хлопцы разве же его знают? И о Збышке-то переспрашивают: кто да кто?

— Саша, — переменил тему тренер, трогая меня за локоть. — Ты остаешься здесь, помогай тут ребятам. Я секундирую. Нужно — Мазур поможет тебе. Раскладка всем ясна? Болгары поджимают. В финале нас восемь. Неплохо-то неплохо, но нам четыре первых обязательно нужны. Иначе…

— Да ты не отчаивайся, Андреич, — вставил Мазур. — Длинно агитируешь. Хлопцы не киселя хлебать приехали.

За тренером хлопнула дверь.

Началось главное… В раздевалку ребята возвращаются возбужденные победой или уставшие от поражения. И те и другие жадно припадают к бутылкам с соками, минеральной водой. Хлопают пробки, оранжевые корки апельсинов летят в корзинку. Потом ребята уходят в зал болеть за оставшихся. Комната опустела. И чем меньше народу оставалось, тем томительней становилось ожидание. Вот уже нас осталось двое. Медведь вытянулся на раскладушке. Поговорить бы с кем. Саша подтягивает ногу, а затем расслабленно разгибает ее. Скрип-скрип, стонет раскладушка. И снова: скрип-скрип. Вот и его черед.

Я остаюсь один. Хожу по комнате, прислушиваясь к водопаду разноголосого гомона, который волнами взлетает под сводами зала. Еще несколько минут, и на ковер выходить мне.

Стоя в углу ослепительно-белого помоста, гляжу и не вижу лиц в черном провале зала. Различаю лишь отдельные пятна, как акварельные рисунки. Автоматически регистрирую действия арбитра. Вот он разносит листки… Вот о чем-то меня спрашивает. Нет, это не судья, а Сергей Андреевич.

— Ты что, перегорел? Вид у тебя отрешенный. Ну, соберись! Сейчас все решается!

Лязгнул гонг. Будто из тумана появился Кристоф. Я ухватился за него, вцепился словно за единственную реальную вещь в этом зыбком мире. Комкал, мял, удивляясь тому, что ничего сделать так и не удается: американец без устали ныряет, проходит мне в ноги.

Перерыв. Я направляюсь в свой «синий» угол. Заметил Сергея Андреевича. Его почему-то ставшие круглыми глаза. Подставляя стул, он затормошил меня:

— Что с тобой? Ведь без твоей победы мы на втором месте, пойми, на втором!

В лицо полетели брызги от мокрого полотенца, которым обмахивал Мазур. Он тяжело влез на помост. Вдвоем они принялись обрабатывать мои еще не уставшие, нет, а какие-то ватные, дряблые бицепцы.

— А ты разве не понял его тактику? — басил старик. — Он ведь знае, шо интервидение сейчас пускать будут, вот| и бэрэжется. Одно дило — чужим глядеть, так воны чего понимают? Другое — родичи.

Оглядываюсь на телекамеры. Их несколько. Они стоят по бокам помоста на треножниках.

На удивление себе заборолся свободнее. Вроде как бы кокон спал.

Ларри продолжал методично атаковать. Принимаю вызов. Иду вплотную к нему. Американец досадует. Он пока не достигает ничего.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное