Читаем Решающий поединок полностью

В Мехико я впервые приехал не участником, а туристом. Чувствовал себя неуютно. Все время с ребятами — вот они рядом, — а они уже далеко от меня. Уходят своими мыслями в очередной поединок. Сижу на скамейке для запасных. Наблюдаю, как теперь уже в моем весе выступает Саша Медведь. Он уже сквитался с Дитрихом. Долго он ждал этой встречи, с 1961 года, с Иокогамы. Дождался. Теперь расправляется с Кристофом.

Нет, не получилось у Кристофа ничего. Не стал он первым и у себя дома в Толидо в 1966 году. Вновь я сумел его обойти.

А ведь все у парня есть. Рост под 190, вполне приемлемая техника, оптимальный вес—114 кг. Был вроде и характер, но в последнем, наверное, и ошиблись. Вон, как его теснит с ковра Александр. А Александр далеко не в лучшей форме. Выиграв у Ларри, приходит в раздевалку, плюхается на раскладушку без сознания. Еле успеваем его отмассировать для следующей схватки. Ничего не попишешь. Одних укладывает в постель запах сена или клубники, для Медведя нож в сердце — высокогорье. Только тут раскрываются по-настоящему все бойцовские качества спортсмена.

Нет. История не повторяется. Каждая страна — это совсем иное.

Мюнхен встречает нас промозглым ветром. Поеживаемся после московского зноя. По хмурому небу перекатываются набрякшие желваки туч. Равнодушие аэровокзала. Скорее любопытство, чем приветливость таможенников. Ждем багаж. Посадка в автобусы. Петляем по улицам, упорно придерживаясь видного издалека ориентира — телебашни.

Автобус объезжает деревню по петле шоссейной магистрали, ныряет в тоннель. За окнами теперь лишь цоколи зданий. Останавливаемся. Лифтами поднимаемся на первый этаж.

— Меня к себе по старой памяти берешь? — обращаюсь к Медведю.

— А ты что, настроился традицию ломать? Ну уж дудки. Вот отработаю свою третью, последнюю, олимпиаду, тогда разбежимся по разным углам.

Спрашиваю для вида. Мешать, конечно, не буду, знаю, что к чему.

«Тебе легче, — говорят друзья. — Ты не выступаешь». Будь на их месте, думал бы так же, поэтому и не возражаю. Встаю в пять. Самому успеть бы сделать зарядку до пота, зарастать жирком не хочется. День рваный, из кусочков. Вроде все обдумал. Но неожиданности на каждом шагу. Думал, посмотрю толком Олимпиаду. Куда там. Проношусь мимо рядов телевизоров, на ходу подмечая, что там мелькает на экранах. Не пропустить бы своих, своих бы не пропустить! Мне и надо-то всего два поединка Медведя увидеть. Особенно с американцем Тейлором.

Вокруг Криса Тейлора всегда толпа. Он привлекает зевак своим чудовищным весом — под двести килограммов. Ходит, переваливаясь с ноги на ногу. Саша утверждает, что Тейлор резок необычайно.



— При его-то весе? — удивился я.

— Вот это-то и удивительно, — озадаченно промолвил тренер. Крис заявил, что ему нужна в Мюнхене медаль, только золотая.

…Саша на ковре против него словно мальчик. И смех и грех, но двукратный олимпийский чемпион перед Тейлором будто мышь перед горою. Александр кружит вокруг американского «тяжа», непрестанно дергает его. Медведю останавливаться нельзя — Тейлор сомнет. Выхватить американца за ноги тоже нельзя — придавит своей тушей. То запрещено, это… Поди разгрызи такой орешек. Саша уже встречался с ним и знает, что расшатать такую двухцентнерную колоду нелегко. Тейлор прет на Медведя животом, выталкивает его с ковра. Получается, что Медведь не борется. Арбитр в растерянности свистит.

— Да что же за дурак, — негодует, Преображенский. — Ведь выталкивает же, натуральным образом выталкивает Сашку американец.

— Выпихивает, ясно.

Ступенькой ниже нас сидит болгарин Осман Дуралиев. Литая спина, как классная доска. Осман упер локти в колени и весь подался вперед. Ему бы разминаться самому, ведь следующая пара — его.

— Смотри, — дергаю Сергея Андреевича. Тот понимает с полуслова.

— Не удивляйся, Медведь заявил, что последний раз борется. И болгарин сказал, что тоже надумал бросать. Там, — и тренер кивает в сторону оживленно жестикулирующей судейской бригады, — решается и его судьба.

Арбитры расходятся. Тот, что на ковре, подзывает обоих. Мы с Сергеем Андреевичем, будто сговорившись, морщимся, откидываясь назад. Вот сейчас… Судья крутит кистями в воздухе: мол, поактивнее, поактивнее… Информатор объявляет:

— Тейлору сделано замечание за выталкивание.

Ух, отлегает от сердца: очко американцу не дали, у главного арбитра трезвая голова. Тренер замечает:

— Если сейчас Сашок не придумает что-либо, дело обернется худо…



Саша, разумеется, не слышит то, что произносит тренер. Но опыта ему не занимать. Он улучил-таки момент. Взрывается резко, внезапно. Зацепив ногу Тейлора, сажает его на ковер. Крис переваливается на живот. Убирает руки под себя. Складки жира как-то слипаются: он единое целое — под туловище руки не подсунуть. Помыкавшись сверху, Александр нехотя отпускает Тейлора. Снова стойка. Но теперь у Медведя есть очко.

После перерыва Саша повторяет тот же трюк. Еще один балл. Американец пыхтит, пыжится, но победа уже уплыла от него.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное