Республика воров

Локк поспешно прикусил язык.

– Мы ищем некоего Джасмера Монкрейна, владельца актерской труппы.

– Он вам тоже задолжал? – спросил сержант.

Стражники расхохотались.

– Нет, что вы, мы тоже актеры, – призналась Сабета. – Из Каморра, он нас в труппу пригласил.

– Да неужто в Каморре театры есть? – удивился один из стражников. – Я слышал, у вас там развлечения попроще. Ну там, когда акулы теток пополам перекусывают и все такое.

– А что, я б на такое зрелище посмотрел, – пробормотал другой.

– В Каморре всяких развлечений хватает, – кивнула Сабета. – Но мы в городе бываем редко, все больше в разъездах. Вот Монкрейн нас на все лето нанял.

– Что ж, удачи вам, – вздохнул сержант. – Его актеры, кажется, остановились у… Ох, запамятовал, как тот постоялый двор называется, где оливу с корнем вывернуло?

– У Глориано, – подсказал один из стражников.

– Верно, у Глориано! – кивнул сержант. – Вот сейчас по этой улице проедете прямо, до храма Венапорты, а потом сразу сверните налево. А как по мосту через реку переберетесь, окажетесь на Упокоенном холме, постоялый двор Глориано по правую руку будет. Запомните, если надгробья повсюду увидите, то, значит, вы его проехали, назад придется поворачивать.

– Премного благодарны, – пробормотал Локк, смутно подозревая, что благодарность несколько преждевременна.

Благородные Канальи попрощались с Виреской и проследовали в направлении, указанном сержантом, обрадованно разглядывая привычные картины городской жизни: высокие каменные стены, клубы дыма, напитанные дождем, захламленные переулки и толпы прохожих на широких улицах.

– Теперь бы по стаканчику эля пропустить, – мечтательно протянул Галдо. – В настоящей таверне, а не в какой-то дыре за частоколом на болоте.

– А вот и Упокоенный холм. – Жан направил упряжку на улочку, которая с каждым поворотом колес становилась все беднее и запущеннее: дома все ниже, окна – грязнее, а фонари – реже. – Вон там кладбище, значит постоялый двор где-то рядом.

Действительно, неподалеку виднелась постройка, освещенная ярче соседних, что, принимая во внимание состояние ее крыши и стен, особого доверия не внушало. У въезда на постоялый двор путь телеге преградили два насквозь вымокших стражника с фонарями в руках.

– В чем дело, констебль? – учтиво спросил Жан.

– А вам что, туда надо?

– Да.

– На постоялый двор Глориано? – недоверчиво уточнил стражник.

– Он самый.

– А что везете?

– Постояльцев, – ответил Жан.

– О всевышние боги! – вздохнул констебль. – Вы ж не местные, правда? Ну я так по говору и понял.

Стражники переглянулись и с преувеличенной вежливостью отошли в сторону, пропуская путников.

Жан завел телегу под полотняный навес, испещренный многочисленными прорехами. В темной конюшне стояла одинокая лошадь, печально глядя на приезжих, будто надеясь, что ее спасут. Откуда-то раздавались сумбурные крики и неразборчивые вопли.

– Что происходит? – удивленно спросила Сабета.

Шум не походил ни на обычную ругань, ни на мордобитие, ни на пьяную потасовку – все это Локк распознал бы в два счета, но сейчас не мог уловить ни одного знакомого звука. Странный шум доносился откуда-то из-за правого угла дома.

– Жан, Сабета, айда со мной, только тихо, – велел Локк. – Санца, за лошадьми приглядите, а то им ума хватит удрать.

Спрыгнув с телеги, он внезапно сообразил, что снова сделал то, в чем его укоряла Сабета: отдавал распоряжения, как заправский главарь шайки, в полной уверенности, что их исполнят. Впрочем, раздумывать о смысле жизни было некогда – мало ли, вдруг их всех сейчас прирежут?

– …Переломаю кости, суставы выкручу и, как густым вином, упьюсь предсмертным криком, – послышался громкий, звучный голос. – И каждый стон, исторгнутый хрипящим горлом труса, мне вскружит голову от наслажденья и яростный восторг мой разожжет…

– О боги… – ошеломленно выдохнул Локк. – Ой, это же… Это же из пиесы!

– «Катален, последний князь Амор-Пета», – благоговейно прошептал Жан.

Локк, Жан и Сабета осторожно выглянули из-за угла во дворик, защищенный с трех сторон стенами двухэтажного особняка. В тени дальней стены сидели мужчина и женщина, а посреди двора зияла широкая яма. У края ямы высился внушительного вида старик, шириной груди и плеч превосходивший отца Цеппи; морщинистое лицо облепляли длинные седые пряди, вымокшие под дождем, а в каждой руке красовалось по бутылке вина. Тело прикрывала просторная серая ряса.

– А кости в пыль смелю и подмешаю к глине, к булыжникам, которыми мостят проезжий тракт, чтобы за веком век копыта лошадей презренный прах топтали, чтобы его бесстрастною стопою всяк попирал, чтобы его пьянчужки и бродяги окропляли блевотиной зловонной и мочой. И вот тогда, о подлый Катален, я посмеюсь над участью твоею и буду хохотать до самой смерти, и пусть умру – но я умру отмщенным! – Старик трагическим жестом вскинул руки, поднес бутылки ко рту и жадно отхлебнул.

В небе зарокотал гром. Дождь усиливался.

– Простите, – сказал Локк. – Мы разыскиваем труппу Монкрейна.

– Труппу Монкрейна? – Старик выронил бутылку и отчаянно замахал руками, чтобы не свалиться в яму. – Монкрейна?!