– Ничего постыдного в этом нет. И в том, что ты не согласился, – тоже. Но близнецы ваши – пара кобелей, это тебе любая женщина скажет. Нет, бывает, конечно, когда хочется вот с такими перепихнуться, но добра от этого не жди – в грязи вываляет и в углу насрет, как кобелю и положено.
– Ну они иногда послушные – раз в месяц, в первое полнолуние. Будто волколаки наоборот.
– Как по мне, так, кроме мужского достоинства, еще и мозги надобны. Мне с межеумками ложе делить неинтересно.
– Рад слышать… Ох, Дженора… под тобой вся простыня мокрая…
– Мой прилежный ученик, позволь познакомить тебя с осязаемыми последствиями совокупления…
– Так неприятно же…
– Ну, не самое соблазнительное ощущение, но… Эй, погоди, ты чего?
Жан, притворно рассвирепев, переволок хихикающую и отбивающуюся Дженору на сухие простыни, а сам занял ее место.
– Какой учтивый воздыхатель мне попался, – вздохнула Дженора. – Еще покурим?
– Обязательно.
Едва они раскурили вторую трубку, как дверь спальни распахнулась.
– Жованно! – крикнул Локк с порога. – Братья Асино там такое устроили… о всевышние боги, ты… – Он ошеломленно вытаращил глаза, потом стремительно повернулся спиной. – Извини, ох, прости, пожалуйста… Я не…
– Что, баламуты-близнецы снова во что-то вляпались? Спасать надо? – спросил Жан.
– Нет-нет, – с притворной поспешностью ответил Локк. – Ничего страшного. Мы сами во всем разберемся. Ты… в общем, ты тут… Я в таверне прикорну. Все в порядке. И вообще забудьте о моем существовании. Извините. Э-э-э… Желаю приятно провести время!
– Спасибо, – невозмутимо ответила Дженора, выдувая струйку дыма.
– А, ну ладно… Так я пошел… счастливо оставаться.
Когда дверь за Локком закрылась, Дженора заметила:
– Что-то он быстро с балкона спустился.
– Ага, – поморщился Жан. – Наверное, что-то стряслось. Уж не знаю, что там близнецы вытворили…
– А твои приятели, когда в беду попадают, всегда у тебя защиты просят, верно?
– Мне, конечно, лестно это слышать, но…
– Ничего, одну ночь они без тебя как-нибудь обойдутся, – прошептала Дженора. – А нам сейчас никто больше не помешает. А Верена, если захочет с Лукацо разобраться, может его в мою спальню отвести.
– Она может, – вздохнул Жан. – Еще как может. А вот кстати, ты не хочешь мне еще один урок преподать…
– О благословенная пора, долгое лето Теринского престола, – провозгласил Кало, широким жестом обводя двор, – время созидать и приумножать невиданное изобилие, время наслаждаться щедрыми дарами земли и небес. Увы, для царственного Аурина благостные времена пустынны, как заброшенная пашня, бесплодные бразды коей лишены зерен доблести и сла-а-а-а-… – Он упал на колени, и высокопарный монолог завершился отчаянным приступом рвоты.
Локк, сидевший в тени под стеной, закрыл лицо руками и застонал.
– О боги, – вздохнул Монкрейн. – У певчих птах желудки крепче, чем у каморрцев. Один-единственный раз к Пепельнику приложились, а ведете себя так, будто вас в сражении насмерть мечом зарубили. Дублер!
Галдо, тоже бледный до прозелени, впервые в жизни не воспользовался возможностью посмеяться над страданиями брата, а подошел к нему и придержал его за плечи.
– Все в порядке, – пробормотал Кало. – Я сейчас… Я готов продолжать. – Он прерывисто вздохнул и, шатаясь, поднялся на ноги.
– Ага, размечтался, межеумок! – сказал Галдо. – О, а давай вдвоем попробуем?
– Как это?
– Да как обычно! – Галдо обернулся к Монкрейну и произнес голосом, неотличимым от голоса брата: – Клинки, не познавшие вкуса крови, дремлют в пыльных ножнах, а сияющее величие императорского двора солнцем озаряет необъятную державу.
– О благословенная пора, долгое лето Теринского престола, – без запинки продолжил Кало, справившись с дрожащими коленями и хрипом в горле. – В этой превознесенной империи даже бедняки, что просят милостыню на ее улицах, брезгают жить в довольстве и роскоши за ее пределами и носят краденый венец, похваляясь им с воистину царским достоинством. В темных закоулках и в подземельях, лишенных благодатного света имперского солнца, властвуют лиходеи, душегубы и проходимцы.
– В эту приснопамятную эпоху, – подхватил Галдо, – даже воры притязают на величие и сбираются несметной ратью, презрев закон и императорскую власть. К Теринскому престолу, омытому бездонными морями благоденствия, приносят драгоценные дары, а преступники создают его тайное подобие и с равновеликой дерзостью…
– С равновеликой дерзостью – это о вас, братья Асино, – вздохнул Монкрейн. – Достаточно. Все, хватит. Какая прелесть! Может, нам вообще о ролях забыть? Давайте вместе выйдем на сцену и начнем хором все реплики подряд декламировать. И за руки держаться, чтобы никто не сбежал, когда в нас камни и гнилые плоды полетят.
– А мне понравилось, – возразила Шанталь.
– Мало ли что тебе… – начал Монкрейн.
– Между прочим, она права, – заметил Сильван, выходя из тени – и из обычного утреннего ступора. – Среди актеров близнецы редко встречаются, надо бы этим воспользоваться. Все-таки впечатляющее зрелище.
– Если тебе хочется впечатляющего зрелища, Андрассий, я могу штаны снять, – фыркнул Монкрейн.