Реставрация в России

Политическая модель, предлагавшаяся КРО, была явно нацелена на замену «формальной» демократии корпоративными соглашениями. «Это залог равноправия и партнерских отношений товаропроизводителей, профсоюзов и их объединений, органов исполнительной власти. Мы считаем, что именно такой механизм дает возможность трудящимся эффективно участвовать в выработке и принятии решений, непосредственно затрагивающих их интересы»31). Скоков призывал «проинвентаризировать» результаты приватизации и одновременно подчеркивал, что отказываться от стратегического курса, провозглашенного в 1992-93 гг., нельзя, ибо эти решения «выражают волю народа», и отмечал, что любые преобразования надо проводить, «не отказываясь от самого принципа передачи государственной собственности в частные руки»32). По существу, речь идет о защите интересов самих новых собственников, которые, овладев рычагами экономической власти, не справились с управлением.

Понятие «товаропроизводителя» должно было объединить в одну категорию частных предпринимателей, директоров, профсоюзных функционеров, одновременно противопоставив их «паразитическому» капиталу, ориентированному на «иностранные» интересы. Критика «компрадорского» курса и идеология «русских национальных приоритетов» позволяют вполне убедительно соединить патриотическую риторику с социальными обещаниями. С социологической точки зрения советский трудовой коллектив всегда был своего рода «индустриальной общиной». Поэтому, предлагая «общинный подход» в качестве принципа «русского корпоративного объединения»33), Скоков легко находил взаимопонимание и с директорами, и с профсоюзниками.

По существу, КРО претендовал на то, чтобы занять пустующее после краха КПСС место общегосударственной политической структуры, выступая, по словам Скокова, «общенародным, надпартийным объединением лучших сил русского общества». Он «связал единой целью — возрождением России — подлинно народную инициативу, живое творчество масс и интеллектуальный, организационный потенциал элиты — научной, творческой, промышленной, военной и политической»34). Только теперь идеология коммунистическая сменяется патриархально-общинным пониманием капитализма. Любопытно, что в 1999 г. советский штамп «здоровые силы общества» применялся пропагандистами уже по отношению к созданному по инициативе администрации Кремля и Бориса Березовского межрегиональному движению «Единство» («Медведь»).

Подъем КРО свидетельствовал не только о переориентации государственно-предпринимательской элиты, но и о слабости официальной левой оппозиции, пытавшейся соединить социалистическую идею и русский национализм. Программа левых националистов была заимствована КРО почти полностью, с той разницей, что ни в целях, ни в идеологии КРО уже не было ничего левого. Если левая традиция предполагает социальную солидарность и объединение трудящихся «по горизонтали», то национализм противопоставляет этому принцип иерархии и вертикальной организации. И левые, и национал-консерваторы видят в государстве средство для реализации своих экономических целей. Но их взгляды на природу и социальные задачи государства — противоположны. Именно поэтому, несмотря на схожие социальные требования, левые и националисты никогда не смогут успешно соединиться. И как бы ни стремились в 1995 г. лидеры коммунистов к сотрудничеству с КРО, из этого ничего не могло выйти — двух общенародных организаций в одной стране не бывает.

После реакции

В начале XX века левые в России противопоставляли национальному капитализму, патриархальной круговой поруке и бюрократической державности собственные ценности солидарности, права, свободы. По отношению к старорежимному русскому капитализму и его идеологам русские левые, включая большевиков, выступали как сила совершенно «западническая». Вполне возможно, что левым снова предстоит сыграть эту роль в постельцинской России. Но предшествовать этому будет болезненная идеологическая и политическая «ломка». Причем, болезненная не только для левых политиков.

Беда не в том, что иностранец русского человека понять не может. Хуже то, что русский человек сам себя не понимает. Если бы большинство населения России могло четко сформулировать собственный интерес и организоваться хотя бы для самозащиты, история страны шла бы совершенно другим путем. Но так или иначе, методом проб и ошибок, люди все же находят свой путь. И нигде в Европе идеология не играет такой огромной, порой роковой роли в социальной жизни, как в России.

Готовые схемы, импортированные из-за рубежа, особенно привлекательны тем, что освобождают от необходимости думать. Но у них есть и один недостаток: они не работают. Не потому, что у нас «особая душа», а потому, что эти модели не накладываются на нашу социальную действительность.