Реставрация в России

Все это не ново. Так всегда работала пропаганда. Удивительно лишь то, что многие из тех, кто охотно пошел в услужение новой пропаганде, в советские времена ни за что не согласились бы на подобную роль. Разумеется, разное время, разные соблазны. Известно, что бывали люди, которые вели себя геройски на фронте, но дрожали, услышав окрик начальника. Теперь обнаружилось, что многие из тех, кто твердо и жестко отвергал соблазны советского официального признания, потеряли всякое человеческое достоинство, увидев первую же «штуку баксов». Впрочем, и советские соблазны отвергались далеко не всеми.

Перед нами, в сущности, трагедия шекспировского масштаба. Только в отличие от Макбета, никто из посетителей фуршетов и презентаций не видит за своим столом призраков и не пытается отмыть руки от крови. Они не признают за собой даже маленькой доли вины за кровь, проливавшуюся в Чечне, за голодающих сельских учителей, за детей, оставшихся беспризорниками. И дело не в том, что они самолично никого не убивали и не грабили. Просто ответственность для них понятие отвлеченное. Макбет потому и видел призраков, что в нем еще жил прежний герой. В нашем случае люди вполне успешно умудрились по капле выдавить из себя гражданина.

Между тем напрашивается вопрос: что будут делать наши элиты, когда деятели культуры у них кончатся? Ведь они работают с людьми, репутация которых сформировалась во времена советские. А сейчас в искусстве репутацию заработать куда сложнее. Ведь профессиональные репутации все же создаются не на трибунах съездов и не на фуршетах. Для того чтобы создать себе имя, надо трудиться. Но как раз эта сторона дела «в приличном обществе» никому не интересна. Если кто-то ставит хорошие спектакли, то значительная часть публики об этом просто не узнает. Говоря модным сейчас языком, нет средств коммуникации. Сейчас и обычные-то газеты читают гораздо меньше, а уж специальной прессы, посвяшенной театру или кино, почти не осталось. Телевизор прежде всего работает на пропаганду, но дело не только в этом. Прославиться каким-нибудь мошенничеством легко, а художественным достижением — труднее, ибо таковы законы жанра. Кража книг из библиотеки — новость. Публикация хорошей книги — не новость. Нечто умное и сложное трудно «продать». Трудно показать по телевизору. И тут, кстати, никто не виноват. Кроме самой системы, разумеется.

Мало того, что практически невозможно привлечь внимание публики к художественному событию, но и публики в привычном смысле слова почти не осталось. Толстые журналы в упадке, а неформальное общение в среде интеллигенции становится все менее возможным — происходит социальное расслоение. И раньше дистанция между преуспевающим московским интеллектуалом и провинциальным учителем была немалая, но сейчас между ними непреодолимая пропасть. Один сытый, другой голодный. И мысли, и интересы у них разные.

Жаль, конечно, что не хватает денег на поддержку искусства, но оно все равно выживет. Пока есть Россия, есть русский язык, сохранится и культура. То, что мы видим сегодня, есть не «крах культуры», а лишь кризис и вырождение советской культурной элиты. Зрелище, надо признать, печальное, но отнюдь не лишающее нас надежды на будущее.

Другое дело, что становление нового типа интеллектуала, новой культурной среды потребует времени. Это процесс не только медленный, но и болезненный. Ведь иной культурной традиции, чем та, что пришла к нам из советских 60-х годов, по сути у нас нет, и это относится даже к людям, которые ту эпоху почти не застали. И все же с большой долей уверенности можно сказать, что новая традиция может родиться только из опыта сопротивления, из противостояния миру коммерческого интереса и «ценностям» «новых русских». Противостояния, продиктованного не какими-то идеологическими схемами, а самой природой творчества.

Часть II. БЕЛОВЕЖСКАЯ РОССИЯ

Глава 4. Власть и ее герои

В 30-е гг. сталинским начальством в Москве был взорван Храм Христа Спасителя. На его месте предполагалось построить Дворец Советов, грандиозный символ новой власти. Этот проект так и не был завершен. Там, где стоял собор, осталось лишь «мокрое место» — бассейн «Москва». Теперь здесь решено было восстановить собор — символ реставрации старой России.

Если в начале перестройки интеллектуалы вели затяжные дискуссии о том, «какая дорога ведет к Храму», то новый режим попытался решить вопрос раз и навсегда, соорудив грандиозный храм в центре столицы. Внутреннее убранство исторического здания давно утрачено и невосстановимо, но зато Храм должен был превратиться в грандиозный комплекс, включающий: два конференц-зала, центр множительной техники, видео-центр, двухэтажную автостоянку, пищеблок, магазины, душевые с раздевалками и туалетами. Рядом планировали построить еще две новые часовни, церковно-приходскую школу и другие сооружения.