Ресторан «Березка» (сборник)

– Так-так-так, – соглашалась дама, не слушая меня. – Я получаю 120, а у нас была вакансия на 150, но он взял человека со стороны. Он меня обидел очень, очень сильно, и я ему этого никогда не прощу, бюрократу. Он уже всем надоел. Он фронтовиков обижает... Забор себе построил в Домодедове за 800 казенных рублей... Его на собрании чуть не освистали... Ему сам М.X. говорит: «Хватит нагнетать истерию». Он с трибуны свесился и трясет бородой: «Кто сказал?» – «Я», – отвечает М.X. «Вы же Герой Социалистического Труда, как вы можете??» – «Вот потому и могу, что Герой», – отвечает М.X., и заметь, что все это было еще до того... Но умоляю тебя – никому ни слова...

– О чем?

– О том, что я тебе только что сказала.

– А что ты мне только что сказала?

Дама приблизила ко мне взволнованные выпученные глаза, но литбрат Е. уже подавал мне сильные знаки, стоя близ пьедестала в бывшей гагаринской усадьбе, и я расстался с доносчицей.

Мы сели в машину «ВАЗ-2105», съехали в Трубниковский переулок к кинотеатру «Октябрь» и там, заглушив двигатель, долго курили, обмениваясь стереотипными малоосмысленными фразами, каковые произносили, видимо, в тот день миллионы наших сограждан. Мы говорили: «что-то будет», «конечно, не так, как вчера», «а как будет – неизвестно, и хорошо бы, чтоб все было хорошо». Литбрат Е. выглядел усталым, очень усталым.

Литбрат Е. отправился по делам, а я – дальше по Москве. К тому времени уж все сплошь улицы были в траурном кумаче, и на Пушкинской площади стояла близ конструктивистского здания «Известия» дикая очередь за «Вечеркой» с траурным портретом. Я купил 2 штуки газет и направился в Колобовский переулок, где в полуподвальном помещении расположилась мастерская холостого старичка Нефед Нефедыча, полная скульптурных изображений. Нефед Нефедыч был рад визиту. Он сначала страшно волновался, все выбегал из комнаты на кухню, чтобы чай не выкипел, а потом расслабился, присел, выщелкивая блох из шерсти любимого кота по имени Киссинджер, и я, помнится, даже подумал грешным делом, что волновался-то он с непонятным мне «понтом». Все-таки – старый лагерник, хоть и реабилитирован, хоть и член с 1961 года. Какой-то загадочный нынче оказался Нефед Нефедыч – не то чтобы растерялся, а как-то суховат слегка стал, чувствовалось, что и комментировать-то ему особенно пока нечего... не хочется.

Заговорили о добре и зле. Нефед Нефедыч пожаловался на упадок нравов нынешней молодежи. Он привел в мастерскую 19-летнюю девушку, приманив ее с бульвара своим богемным бытом. А она, во-первых, оказалась без трусов, а во-вторых, хохоча заявила, что всего месяц как вышла замуж и очень любит своего мужа, студента. А ведь Нефед Нефедыч тоже мог бы на ней жениться, если бы развелся со своей женой, с которой он не живет уже много лет. Развратница могла бы стать его Лаурой: Нефед Нефедыч вставил зубы, в мастерской у него чисто, он получил заказ – изваять за 700 рублей двух тюленей, играющих в мяч. Какая бессовестная, сердился Нефед Нефедыч...

Я тоже сурово покачал головой, упали нравы, после чего мы снова заговорили о том, кто был. Нефед Нефедыч рассеянно глядел, а я вспомнил, что поэт А., подойдя к окну мансарды, тоже долго и рассеянно глядела вдаль поверх черных московских крыш, и народец в метро ли, на улицах был спокоен, уверен в себе, в своей эпохальной обыденности, и лица, значит, это... Ну, я не знаю... зато потом по телевизору... А так – лица уверены... Словосочетание «все равно» имеет ли право на существование? А в данной ситуации? Нет? Да?.. Впервые за 30 прошедших лет что-то такое... потрясение?.. любопытство?.. жажда?..

Фу! Ночь бушует за окном, и спать пора, и авторучка вываливается из рук, и нет возможности многое адекватно преподнести тебе, Ферфичкин, по независящим ни от кого обстоятельствам. Вот так-то!.. Столько извел – дефицитной! – бумаги, но даже через один день исторических событий не смог перешагнуть, а ведь их было пять. Ой, засыпаю я, ай, носом клюю, и авторучка, вываливаясь, не падает согласно закону тяготения к земле, а парит, парит, улетает... У авторучки могут иметься крылья, и она теперь улетает, летает, тает, ает, ет, т... А нет авторучки, не будет и меня. «Пойду приму 300 капель эфирной валерьянки и забудусь сном» – так, кажется, говаривал персонаж М.Булгакова. Материалистический же секрет фантастического улетания предмета заключается, по-видимому, в том, что до того я писал по утрам, отлично выспавшись и крепко позавтракав, а сейчас вот ночь бушует за окном, и не к ночи будет говорить, писать и думать о... Ах, сгубил меня неизвестный немецкий Швиттерс, сгубил русского бедолагу, не видать мне, погасивши свет, ни дна ни покрышки!.. Нет ли каких-нибудь новых способов писать произведения? Уж больно это дико, водить все время пером по бумаге...

23 ноября 1982 года