Ресторан «Кумихо». Кастинг для покойников

– Ты вернешься домой, проживешь в тепле пятьдесят восемь лет и умрешь естественной смертью. Навсегда распрощаешься с этим жутким местом. В течение пятидесяти восьми лет в твоей жизни произойдет много событий. Ты встретишь любимую девушку, женишься скорее всего. Родишь сына и дочь. Ну как, душа не трепещет от таких мыслей?

Боже упаси! Вот от этого уж точно не трепещет. Моя цель – это жизнь без происшествий. Сколько же всего произойдет, если я буду встречаться с девушкой? Судя по кино или се-риалам, любовные отношения похожи на американские горки. Женитьба? Сын и дочь? Нет. Нет! Я слышал несколько раз, как отец с сожалением говорил, что лучше всего жить одному. Что семья – это ярмо на шее. Конечно, он говорил об этом, когда я выводил его из себя, но разве не в такие моменты выражается сокровенное?

– Все пятьдесят восемь лет у тебя будет вкусная еда, которую только пожелаешь, ты сможешь путешествовать по миру! Душа не трепещет?

Нет! Нет! Какой там трепет? Наоборот, даже думать о таком лень. С моим телом, которое постепенно приближалось к ожирению, было бы грешно думать о вкусняшках или о том, чего мне хочется съесть. Путешествия? Бог ты мой, зачем подвергаться таким опасностям, да еще и платить за них деньги? Кто знает, что и где может случиться?

Прислушиваясь к словам Интригана, я понял для себя, что не обязательно возвращаться в мир живых. Я скучаю по дому и своему уютному мирку только потому, что хочу спастись от холода и быть всегда в тепле.

– Ничего у меня не трепещет.

– Ну и придурок! – ни с того ни с сего выругался мой собеседник.

Письмо с того света

Мачон не возвращался. Я не знал точного времени суток. По ощущениям девятый тур кастинга давно уже должен был начаться. Саби беспокойно поглядывал на дорогу, убегающую в необозримую даль, и ждал своего господина. Что будет, если Мачон не вернется? Внезапно мне стало страшно. Что, если все на этом остановится? Не состоятся ни девятый, ни десятый тур, а путники останутся здесь наедине с мучительными страданиями, претерпевая кошмарные изменения во внешности. Я содрогнулся от ужаса и пожалел о том, что не видел причин для возвращения домой, кроме избавления от холода.

Первым забеспокоился очкарик Мёнсик:

– Почему не начинают девятый тур? Кажется, уже давно пора.

– Да какая разница, начнется или не начнется? Все равно все провалятся. – Пижон вновь яростно тер часы подолом рубашки.

– Смотрю я на тебя и с каждым разом убеждаюсь: до чего же ты примитивный! Странно, что не проводится отбор, но странно и то, что все еще нет Мачона. В такой ситуации закономерно должны возникнуть подозрения, что как-то все идет не так. Если ты не способен даже на такие умозаключения, это доказывает, что ты жил, вообще ни о чем не думая.

– От бесполезных мыслей только голова болит.

– И какие же душевные муки заставили такого примитивного человека выбрать смерть?

– Ну а вы, уважаемый Хван Мёнсик, небось умерли из-за своего вспыльчивого характера? Что вы, что я, мы ведь умерли не из-за душевных мук, связанных с проблемами вселенского масштаба? Так что нечего выпендриваться. Кстати, наша барышня Аналитик, кажется, именно тебя назвала примитивным человеком. Так что не вздумайте использовать это слово по отношению ко мне!

– Эй, я тебя просил не называть меня по имени! Я что, гожусь тебе в друзья? У нас с тобой разница в двадцать лет, щенок несчастный. Ужас как неприятно с тобой общаться!

– А чем вы недовольны? Я вполне вежливо с вами говорю.

Очкарик и Пижон снова сцепились. Внезапно мне вспомнились слова Мачона о людях, которым категорически нельзя пересекаться в жизни. Может быть, стоило оградить Очкарика от встречи с Пижоном? Мне это показалось обоснованным. Нельзя же ссориться так фанатично, как эти двое, при всяком удобном случае. Мачон все не возвращался, и так было неспокойно на душе, а тут еще эти ссоры.

– Нужно было обязательно оставить фанатам последнее письмо. – Дохи снова взялась за свое. Не понимаю, зачем она меня так методично достает? Если спросишь ее, все равно ведь не расскажет, мол, это секрет. Казалось, что весь мир задался целью вывести меня из душевного равновесия.

– Я говорю, нужно было написать последнее письмо. Последнее.

– Да что за письмо такое? Ты о нем все уши прожужжала.

Я решил ни в коем случае не спрашивать, но не сдержался, услышав слово «последнее». Очень грустное слово. Оно означает, что все когда-нибудь заканчивается. Что нужно попрощаться с бесчисленными приятными и неприятными воспоминаниями. Конечно, Дохи сама сделала выбор, но для каждого его последнее будет неизбежно грустным.

– Неужели это правда, что я не смогу вернуться в мир, в котором жила? – вдруг задала она глупый вопрос.

– Конечно, не сможешь.

– Зря, зря… Зря я умерла. Я так сожалею. Если бы я написала письмо, не мучилась бы такими сожалениями. – Дохи с силой прикусила нижнюю губу.

– Что за письмо?

Дохи смахнула челку, падающую на лоб. На нем отчетливо виднелись синие пятна.

– Я спрашиваю, что за письмо.

– С просьбой перестать ненавидеть меня.