— А почему бы и нет?! — подхватил Аркаша, после того как выпили. — Вот только сценарий немного меня смущает, сыроват…
— Нормальный сценарий, — промычал Гриф, энергично перемалывая шмат сала. — А если где и сыро, на режиссуре прорвемся! Натура здесь великолепная, главное, дюны подходящие найти. Эх, жаль, что все в деньги упирается, в конъюнктуру, а то б я снял что-нибудь по Гюго, или по Бунину. Душа, ей не прикажешь, рвется к высокому, светлому…
— Да, Юра, знал бы ты, как ты прав, — Аркаша лирически-грустным взором оглядел всех женщин и многозначительно почесал под столом свое мужское хозяйство. — И старик Феллини был прав, художник не должен думать о деньгах, о душе думать надо.
— Да, старик большого достиг, такие высоты покорил! — перехватил у него эстафету словоблудия Гриф. Он важно выпятил нижнюю губу и взглядом мыслителя уставился в потолок. — Монолит! Глыба! Исполин! Все задворки человеческой сути обследовал, стал классиком онанизма в мировом кинематографе…
Девчонки слушали его, раскрыв рты.
— А что, Феллини занимался онанизмом? — спросила «малолетка», видимо, не поняв образности сентенции, и воспринимавшая все буквально.
Все повернулись в сторону Грифа.
— Да, в конце творческого пути старик подрачивал, — невозмутимо сообщил тот, — а что еще делать на восьмом десятке лет. И, вообще, старикам свойственно впадать в детство…
— Со всеми вытекающими отсюда последствиями, — закончил за него Аркаша и, как бы невзначай, положил руку на коленку рядом сидящей дамы.
«Ну, Джексон, удружил, подобрал мне тандэмчик, — слушая эту бесконечную трепотню, думал Верховцев. — Правду говорят: языком молоть не мешки ворочать. Мне одного такого напарничка с головой хватило бы, а два — явный перебор…»
Хозяин словно прочитал его мысли. Ему тоже до чертиков надоела эта псевдонаучная дискуссия и он, потянувшись к магнитофону, врубил музычку. Зазвучала классика… «Пинк-флойд»… «Стена»… Верховцев принялся затыкать уши и попросил сделать потише. Но Костя был неумолим:
— Не-а, щас будя любимый кусок моих суседей, няхай балдеють, заслужили!
И точно — стена отозвалась, в нее отчаянно и истерично застучали. Костя выдержал по часам минутный интервал времени и только после этого сжалился над несчастными:
— Вы б с ними пожили, не такой бы хэви-мэтал учиняли, уверяю…
Уже изрядно навеселе мужчины в полном составе вышли на лоджию, увитую декоративным виноградом, покурить и освежиться.
— Мужики, если не секрет, — Костя первым нарушил благодушное молчание, — что за столь важное дело пригнало вас в наши края? Джексон, когда звонил, сказал, что не телефонный разговор.
Все посмотрели на Верховцева. Тот помедлил, подбирая нужные слова:
— Да знаешь, ничего особенного. Просто мы считаем, что один человек должен нам энную сумму, правда, он этого пока и сам не знает. Наше дело найти его и получить свое.
Костя оживился:
— Тогда для вас у меня тоже есть интересное предложение…
Теперь все смотрели на Костю.
— Работы на один день, — продолжал хозяин, — я давно готовлюсь и все просчитал, нужны были только люди со стороны, надежные люди. Короче, надо умыкнуть и спрятать одну козочку в укромное местечко, а ее папашка за то, что мы же ее и отыщем, отвалит нам немножко тысяч баксов…
Верховцев не дал ему закончить:
— Константин, извини. Мы не сможем заняться твоим делом, сами не знаем, чем наше закончится. Все стремно, придти можем к любому знаменателю.
— Как знаете, — равнодушно бросил Костя, — неволить не стану…
После перекура все снова вернулись в комнату, выпили по рюмочке, потом, после небольшого перерыва еще по одной уже из нового бутыля — казалось, что источник «Степной» в этом доме никогда не иссякает. Потом хозяин включил музыку, хотя уже не так громко, и началось что-то наподобие танцев.
Верховцев чувствовал себя очень неважно — тело ватное, в голове африканский там-там, и проклинал себя за то, что «подписался» на участие в этой тусовке «талантов и поклонников» мира кино. Судя по внешнему виду, не легче было и «малолетке» — бледно-зеленый цвет ее лица говорил о том, что ей явно не до проблем высокого искусства, равно, как и до томных объятий танго. Верховцев шепнул на ухо Косте, что он уходит «в аут» и отправился в другую комнату. Дама, что выглядела постарше остальных, увязалась за ним:
— Не помешаю?
Детектив посмотрел на нее сквозь пелену тумана, стоящего перед глазами, и заплетающимся языком пробормотал:
— Не могу запретить… Я з… Я з-здесь такой же гость, как и вы… И ва-аще, я по-пошел спать…
Дама игриво заглянула в его покрасневшие глаза и нежно потрепала волосы:
— Это хорошо, я тебя убаюкаю.
Верховцев, не раздеваясь, тут же завалился в свой угол, перед глазами у него все кружилось и расплывалось. Дама прилегла рядом и, немного погладив ему шею, принялась расстегивать пуговицы на рубашке, приговаривая:
— Ну что ж ты, продюсер, сломался до первых петухов? Ничего, ничего, милый, мы тебя быстро приведем в товарный вид…
Верховцев с огромным трудом и нежеланием повернул голову:
— М-мадам, я, пьяный, к женщинам не пристаю… У-у… у м-меня такой принцип.