Рецепт на тот свет

— Текуса Овсянкина, что ли? Ну!.. — сторож расхохотался. — Ступай берегом да покричи! Она тут где-то с хахалем своим воюет! Нашла себе на ночь занятие! Гляди, под горячую руку не попадись!

Все верно, сказал себе Маликульмульк, такую полымянку, как Текуса, здесь все сторожа, все мальчишки при лавках, все молодцы и приказчики по голосу узнают, иначе и быть не может!

Пропажу свою Маликульмульк отыскал в двух сотнях шагов от крайнего амбара. Текуса и Демьян, сидя на перевернутой лодчонке, ругались так, что любо-дорого послушать. А главное — постороннему человеку и не понять, о чем лай. Маликульмульк слушал и наслаждался живой, сочной, отменно выразительной речью. Вот чего недоставало в задуманной комедии — настоящей речи. Но коли вставить туда все словесные перлы Текусы и Демьяна — ни одна театральная дирекция такую скабрезность не возьмет. Есть свои театры у богатых вельмож, в одной Москве их с два десятка — Волконского, Гагарина, Всеволожских, Трубецких, Нарышкина… Иной любитель, может, и захочет из баловства услышать непотребщину со сцены. Но это было бы уж вовсе унизительно…

— Да залюбись ты хреном косматым, против шерсти волосатым, вдоль и поперек с присвистом через тридцать семь гробов, мать твою ети раз по девяти! — воскликнула наконец яростная Текуса, и Маликульмульк не выдержал — рассмеялся. Нежные любовники разом замолчали.

— Что это вы тут вопите на весь форштадт? — спросил, подходя, Маликульмульк.

— Да все из-за него! — отвечала Текуса.

— Да все из-за нее! — разом с ней выкрикнул Демьян. — Дура — она дура и есть! Кто тебя на реку-то гнал?! Сидела бы дома, стерегла свою старую рухлядь!

— А ты бы больше с кучером воевал! Жаль, мало тебе досталось! Привязался к этому кучеру, вишь, повис на нем, как черт на сухой вербе! На кой он те сдался?!

— А ты бы в ногах не путалась!

С некоторым трудом Маликульмульк разобрался, что произошло.

Демьян, зная, что сани, скорее всего, покатят мимо Газенхольма, околачивался на берегу в своем маскарадном наряде, готовый выслеживать воров до самого их логова. Он увидел беглую старуху, но не сразу понял, что это за тварь Божья. Когда по странной походке и спотыканию догадался — впал в недоумение: он мог выскочить и задержать беглянку, но каждый миг следовало ждать саней с ворами и украденным бальзамом.

Поскольку он не знал, что бродячая бабка — родственница ратсмана Беренса, то и решил — ну ее, тем более, сообразил, что поверх шлафрока на ней тот самый старый Текусин тулуп, который она одалживала соседкам. О том, что Текуса предъявит ему обвинение, якобы позволил воровке уйти с тулупом, он как-то не подумал — тем более что увидел подъезжающие сани. А потом и Текусу увидел, что бросилась чуть ли не под конские копыта.

Текуса завизжала, он признал любимый голосок и тут уж кинулся на выручку.

Пока он сражался с кучером, не подпуская сердитого мужика к упавшей на лед Текусе, Берениха дошла до берега и пропала. Как вышло, что ее не окликнули сторожа, Демьян не знал. А побоище с кучером кончилось тем, что вмешался седок, у которого в ногах была припрятана хорошая палка. Получив палкой по плечу раз и другой, Демьян от кучера отскочил — и тут же сани умчались. Догнать их не было никакой возможности.

— Дура, — так завершил эту горестную историю Демьян да еще потыкал в Текусу пальцем, чтобы сомнений не возникло.

— Сам ты дурак, — огрызнулась она. — И тулупа нет, и валенки пропали! Совсем еще хорошие валенки! Девкам моим в чем теперь на двор бегать?! А убыток мне какой?! Я бы ее к ратсману отвела, он бы заплатил! Вот, барин хороший, тебе услужить желали, а что вышло? Одно разорение! Так-то с ним, с бездельником, всегда! Что ни затеет — либо деньгам перевод, либо еще какое горе!

Голоса, голоса, эти изумительные голоса, один сварливый — Текусин, другой жалобный — Демьянов, как их передать на бумаге, думал Маликульмульк, как их повторить для Тараторки и того, кому достанется роль лакея Ваньки? Вот она, музыка первой сцены комедии «Пирог», вот она — а как записать?

— Заплачу, — сказал он, когда Текуса уж в четвертый раз перечислила свои убытки. — Но ты ведь, голубушка, я чай, всех здешних сторожей знаешь. Пойдем да и расспросим, не попадалась ли им меж амбаров эта самая Берениха.

— Да еще простыню порвал! — воскликнула Текуса. — Холст-то уцелел, я смотала, а в простыне — прореха!

— Да чтоб я еще когда тебя кинулся отбивать! Да лопни мои глаза! Хоть бы тебя и вовсе на льду разложили! — отвечал Демьян.

— Да чтоб я тебя когда в свою избу впустила!

Видя, что ссоре конца-края не предвидится, Маликульмульк пошел прочь, к амбарам. Демьян с Текусой шли сзади, переругиваясь уже не так громко, и вдруг замолчали.

Маликульмульк, обеспокоившись, повернулся.

Они стояли в обнимку и целовались.

Будь ты хоть какой философ, но в тридцать три года самому положено целоваться зимней ночью с сумасбродной подругой, а не наблюдать, как это делают другие. Поэтому Маликульмульк отвернулся и ждал довольно долго.

Было время обдумать положение…