Рецепт на тот свет

— Экое гульбище, — сказала княгиня, разглядывая большую галерею, подпираемую основательными сваями, куда выходили двери и окошки лавок. — И дорожка к лестнице чисто убрана. Что, сударыни, идем? Прасковья Петровна, следи за мальчишками, а то аббат наш, гляжу, совсем ошалел. Ты, Иван Андреич, ступай, куда князь велел, сойдемся у саней. Степан, не отставай! Я тебя знаю — ты девок высматриваешь!

Девки стояли неподалеку от лелюхинского дома, красивые, нарядные, в ярких шубках, сразу видать — из богатого житья. С ними были и женщины постарше — и это напомнило Маликульмульку то ли Тверь, то ли Тулу, где вот так же девицы из купеческих семей, состоявших в родстве, выводились на прогулку — похвастаться богатым убором на старинный лад да привлечь внимание будущих женихов.

Маликульмульк остановил первого же попавшегося человека, тащившего к трактиру дрова на салазках, и спросил о семействе Лелюхиных. Ему посоветовали осведомиться в трактире — живут-то Лелюхины вон там, на другом конце острова, а за домом — их фабрика, но хозяин может быть в отлучке. Трактирщик же обыкновенно знает все об островитянах, и как не знать — домов тут всего около сотни, школа, да Троицкий храм, да знаменитая фабрика, да постоялых дворов чуть не с десяток, да кузницы, да бани, да склады, да амбары.

— Так Егорий Семеныч обоз сегодня встречает, — сказал трактирщик. — Обоз из Двинска пришел, он в Двинске собирался. Ступай, сударик, отсюда прямо и направо, спроси постоялый двор Пантелея Собакина, там подскажут.

Обозы в Ригу приходили долгие, в сотню и более саней, к началу навигации набирались полные склады всякого товара, да еще весной после ледохода пускались в путь струги — и их приход был для города праздником, все оживало, на каждом углу заключались сделки, и лишь жены целыми днями не видели мужей и понапрасну разогревали им обеды и ужины.

Маликульмульк пошел искать постоялый двор и обнаружил его по отчаянному запаху свежего конского навоза и по шуму. Обозные мужики отогревались спиртным, и сам черт был им не брат.

— Скажи-ка, братец, где тут купец Лелюхин? — спросил Маликульмульк у человека, который казался наиболее трезвым, — у продавца сбитня, который стоял неподалеку от ворот постоялого двора в тулупе и огромном переднике поверх него, со своей горячей медной посудиной на деревянной ноге, со стаканами, торчащими в особых гнездах на поясе.

— Егорий Семеныч вон туда пошли. А сбитеньку? — предложил сбитенщик. — Горяч, крепок, замерзнуть не даст! В Рижском замке такого не подадут!

— Ты меня знаешь, что ли? — удивился Маликульмульк, который ходил по Клюверсхольму пешком впервые, а обычно проезжал его насквозь, не глядя по сторонам.

— Видал в нашем предместье вашу милость, как с ее сиятельством в Гостиный двор приезжать изволили, да и иным разом тоже.

— А здесь ты как оказался?

— Да как все — по речке перебежал. Мы еще с вечера знали, что обоз идет. Петруха, здорово!

Петруха в старом коротком тулупчике отвечал сбитенщику по-латышски, тот по-русски предложил горяченького, Петруха по-латышски изъявил согласие.

— Ты и его знаешь? — спросил Маликульмульк.

— Как не знать, он здешний рыбак, домишко у него на берегу Зунды. Когда приходят струги, их ставят в Зунде, и я туда хожу со своей кумушкой, — сбитенщик хлопнул по боку свою посудину, одетую в полотняный, подбитый ватой чехол. — Семью-то кормить надо.

— Как тебя звать?

— А Демьяном. Ваша милость будет у Благовещенского храма, так там всякая собака знает Демьяна Пугача. Так и спрашивайте — где тут смутьян Пугач со своей кумушкой? Я того прихода прихожанин, всяк укажет, где искать.

— Смутьян Пугач? — Маликульмульк даже отступил на шаг назад. Детская память проснулась. Пугачевщина! Яицкая крепость — и тоже зима, тоже замерзшая река, но называлась иначе, и веселые бородатые лица казаков, бегающих по льду с баграми… но до чего же похож на них этот молодой сбитенщик… Отец, драгунский капитан, служил в крепости помощником коменданта — потому и пришлось убегать, спасаясь от наступающих бунтовщиков в Оренбург…

— Угадать изволили? — с усмешкой осведомился сбитенщик. — Да не шарахайтесь, ваша милость, как черт от ладана. Батюшка мой с Пугачом воевал. А потом казаков, что не слишком были виновны, раскидали которого куда — сколько-то их и в здешние края попало, под Двинск. Там он женился и меня спородил. А я уж в Ригу перебежал, в Риге веселее. Да только соседи прознали, какого я роду-племени, и дали прозванье. Ввек теперь не избавлюсь!

Этот кругломордый, румяный, черноглазый, белозубый детинушка, с черной короткой бородой, с черными же, высокими и круглыми бровями, от которых вид у него был восторженно-веселый, с каждым словом нравился Маликульмульку все больше.

— Ты женат, Демьян? — спросил он.

— Как же не женат?! Я не какой-нибудь Богом обиженный. И сын растет. Я вот сбитнем торгую, а его учиться пошлю. Здорово, Карлушка! Гутен таг!