В этом, конечно же, заключается тайная прелесть многих наиболее популярных в мире блюд – карри, который есть не более чем алиби для его риса Басмати; говяжьего филе, на самом деле – это просто официальное оправдание его йоркширского пудинга (французы иногда намекают на эти отношения наличием притяжательных местоимений в названиях своих блюд – ris de veau et sa petit salade de lentilles de Puy,
[247]как будто в целом свете существует только один возможный спутник для данного продукта, и связь между ними – непостижимо тесная, как супружеские узы или психическая связь между близнецами). Так что стоит запомнить эту хитрость, если стремишься произвести впечатление на гостей: просто переверните привычные отношения между компонентами трапезы – например, позволив простому куску обжаренного на гриле мяса затеряться в тени поразительно совершенной миски картофельного пюре. (Представьте себе автомобильный кортеж, где царственная особа вместо того, чтобы томиться в бронированном и окруженном мотоциклистами лимузине, пролетает во главе мотоэскорта.) Существует известный феномен во всех областях художественного творчества, когда чрезмерно утонченные или напыщенно-псевдоэпические работы могут подарить нежданные мгновения истины, если найти в них элемент, создавая который художник ненадолго отвлекся (так часовня, построенная моим братом в Дюгуа, в Бельгии, претендующая на шедевриальность, на самом деле служит ярким тому примером: перегруженную деталями и чрезмерно энергичную и широкомасштабную концепцию – колонны, монументально змеящиеся ввысь и т. п., – искупает своей простотой и неброскостью один архитектурный элемент, о котором Бартоломью явно забыл подумать, а значит, не смог и испортить: а именно, очаровательно-беспечная, ненапряженная и нецелеустремленная, выполненная в форме кубка купель, на которую и по сей день не обращают никакого внимания как критики, так и путеводители).