В самый первый вечер, проведенный мной в Провансе в качестве местного домовладельца, я сидел в этом же кафе – очаровательно «не распробованном» местном заведении, где подают совершенно пристойный croque monsieur,
[237]который в последующие годы они, согласно моим наставлениям, оживили, добавив толику горчицы в соус. Напряженные и утомительные переговоры и мудреные бюрократические процедуры, без которых во Франции не обходится ни одна сделка, превратили покупку в долгий и тягостный процесс, который оживляла только удивительно прозрачная двуличность прижимистой бельгийской пары, предыдущих владельцев дома. Рейд, произведенный ранним утром в день, предшествующий покупке, позволил застать их за попытками репатриации холодильника и стиральной машины, которые были отдельными пунктами включены в контракт. Злоумышленники выразили охватившее их чувство вины так, как это часто делают взрослые, – вспышкой гнева. Я думаю, они решили, что я буду вне себя от скорби и меня будет легко одурачить. «Ses parents sont mort dans une grande explosion de chaudi`ere» [238]– сказал им незадолго до этого мой адвокат, от чего свиноподобные глазки супруга загорелись совершенно водевильным коварством.В тот первый вечер я оставил дом незапертым и поехал через виноградники и оливковые рощи к Л'Иль-сюр-ла-Сорж – посидеть на террасе, где я выпил несколько стаканов «Рикара», размышляя о консумации моих отношений со Средиземноморьем. Впервые я приехал сюда, когда родители решили сделать мне подарок на восемнадцатилетние; я отправился погостить у своего брата, который жил тогда и работал в коттедже недалеко от Арля. У нас установилась традиция, согласно которой я взбирался на велосипед и отправлялся в boulangerie, 'epicerie, boucherie
[239]и в рыбную лавку, чтобы потом провести какое-то время за чашкой травяного чая рядом с одним особенно стильно обветшалом кафе; годы спустя я с грохотом въезжал в деревню на своей маленькой неустойчивой мотоциклетке, которой не всегда удавалось поднять меня на самую вершину холма самостоятельно; я возвращался с полным рюкзаком багетов, p^at'e [240]для немедленного поглощения и более серьезной провизией на обед и вечер.Вы понимаете, что я здесь у себя дома? Здесь, в широком смысле слова, я прожил неделю, прошедшую после событий, о которых я собираюсь рассказать. Я проводил время то в кафе, то в моем собственном скромном доме, печатая вот эти самые кулинарные размышления и рассуждения, причем день был распределен следующим образом: визит в «город», чтобы угоститься чашечкой caf'e noir,
[241]порцией saluts [242]и запастись продовольствием; caf'e-au-lait [243]на террасе в лучах утреннего солнца; перерыв на простой и легкий обед (омлет, «Вищи», персики; салате помидорами, чесночный суп; terrine de campagne, [244]ratatouille baguette [245]), причем обязательно во внутреннем дворике, пока солнце не вступило окончательно в свои права; послеобеденный сон в шезлонге у бассейна, под развесистым фикусом, расположенным ровно на таком расстоянии от края, чтобы листья не падали в воду; купание; укрепляющая чашка чая «Твиннингс – Английский завтрак»; еще одно купание; путешествие до кафе и скромный ужин, либо в нем же, либо в разумно непритязательной местной пивной.В кулинарном смысле кульминацию любых взаимоотношений Севера с Югом легко описать через увлечение чесноком. Это растение (чье латинское название происходит от кельтского слова «жгучий»; можем ли мы предположить, что предки Мэри-Терезы ели его во время некого окутанного туманом ритуала друидов?) было объектом полемики и восхваления с античных времен, его боялись из-за едкости и почитали благодаря его якобы лечебным свойствам. Народы Северной и Восточной Европы никогда не были искренними поклонниками этого свободно растущего растения, чьи пикантная материальность и чувственное наслаждение были, пожалуй, чрезмерными для культуры, которую У. X. Оден, будучи сам довольно курьезным воплощением столкновения Севера и Юга, назвал «культурой пивно-картофельной вины».
Для некоторых сама мысль готовить без чеснока представляется… ну, будет достаточно назвать ее немыслимой (словосочетание, которое, если присмотреться, опровергает само себя). Центрообразующую роль чеснока в моей собственной кухне скрывать не следует. Этот факт мне нравится отмечать каждый раз, когда я приезжаю во Францию, приготовлением grand aioli.
[246]В этом пиршестве чесноку отводится центральное и сакральное место: этот легендарный чесночный майонез подается с разнообразными гарнирами, раскладываемыми вокруг него, и одной из приятных особенностей этого блюда является изменение отношений между статистом (соусом) и звездой (говоря словами моей юной подруги, «куском протеина») на прямо противоположные.