В дверь постучали, Саша вскочил и отворил ее. Я чуть не ахнул. В дверном проеме стоял мужчина лег сорока пяти, небольшого роста и такой же в ширину. Огромная лысая голова. Маленькие звериные глазки сверкали ясным и обжигающим огнем. Здоровенные кулаки мягко свисали по бокам. Они были треугольными и похожими на страшное боевое оружие.
Приветик! — улыбаясь, но настороженно глядя то на меня, то на Сашу, произнес мужчина.
Это Шурик! — Андреич кивнул на лопоухого. — А это родовая Корея.
— Да-а… — протянул незнакомый мужчина жуткого вида.
— Только знакомиться сегодня, Колюня, ты с ним не будешь! Я уже с ним познакомился. Колюня помрачнел.
Опоздал! — хмыкнул он. — Ну и как?
Нормально, — кивнул Андреич. — Ну что, едем, Игорь?
Вперед! — с готовностью ответил тот. — Сейчас только нашему дракону руки смажу.
И еще пять часов в машине. Я начал уставать. Гудели руки. Шурик дремал. Гончаренко с Андреичем о чем-то тихо беседовали. Мелькали поля, а в голове был полный сумбур. Все казалось сказочным сном. Я попал в удивительный новый круговорот жизни. Она сжалилась надо мной.
Грязное общежитие. Пять этажей. Кучки перепуганных маленьких узкоглазых людей, быстро-быстро что-то щебечущих друг другу.
Мне нравилось быть с тремя сильными людьми. У них никогда не было проблем ни с большими коллективами, ни с отдельными людьми. Агрессивно настроенные коллективы перед ними сразу рассасывались, прямо-таки растворялись, а отдельные люди были ласковы и понятливы до чрезвычайности. Очередное чудо — непреклонный страж в общежитии, сидящий на входе, после пары слов Гончаренко бросил свой пост и, радостно улыбаясь, как своим любимым родственникам, повел нас в комнату к загадочному вьетнамцу.
Дверь открыла красавица, которая, как нам показалось, вышла прямо из гонконговского фильма. Ее удивительного нежного акцента не передать, но из пухлых губ, я понял, прозвучало:
Здравствуйте, проходите!
Мы зашли в крохотную комнату, а страж побежал на свой пост. Нет, все-таки комнатой это нельзя было назвать: слишком она напомнила тюремный карцер, в котором, поджав ноги, на полуторной кровати сидел маленький, но невероятно крепкий вьетнамец с невероятно печальным лицом. Было видно, что он очень устал от подобных визитов.
Как потом нам объяснил Ле Гун, лучше б его побили в той посадке или, может, даже убили! Каждый день толпы аборигенов ходили вокруг общежития с воплями: "Учитель!" — усердно кланялись, увидев его то в окне, то в вестибюле. Бедный Ле Гун боялся выходить уже несколько дней, и его бригада, печально щебеча, выходила и приходила сама. Он понимал, что совершил ошибку и за эту ошибку придется как-то отвечать. Мы для него оказались спасением. Потому что Игорь был первым признанным даже комсомольцами и имел удостоверение по боевому искусству на уровне всесоюзного масштаба. Андреич же пока высовываться попросту не хотел. Это была заря боевого искусства нашей страны.
А пока мы всего лишь вошли к Ле Гуну в комнату, и пропустить, что было дальше, просто невозможно. Вьетнамец вскочил с кровати и совсем с не вьетнамской сдержанностью зажестикулировал руками.
Не массел я, совсема не массел! И не усителя! Блигадила я! Лабоцяя я! Понимаес?
— жалобно взывал он.
Мы молча стояли, строго, без улыбки глядя на Ле Гуна. В будущем — на нашего самого близкого друга и Учителя.
Но сейчас это был измученный, перепуганный вьетнамец. Эту роль он играл великолепно.
— Холосо! Комната сто два тли. Там массел!
Мы кивнули и, ничего не говоря, пошли в сто двадцать третью комнату.
Подойдя к двери, Гончаренко подмигнул нам и зашел один. За дверью через минуту послышались дикие вопли. Она широко распахнулась, и низко кланяющий вьетнамец с круглыми от ужаса глазами что-то по-вьетнамски доказывал Гончаренко, который ржал, как конь. Все вместе мы снова пошли к Ле Гуну.
В комнате у него вьетнамец, рыдая, бил себя кулаками в грудь и трещал без умолку. На него было жалко смотреть. Ле Гун махнул рукой, и тот растворился. Сев на пол, мы долго слушали, как Гончаренко свободно, без запинки разговаривает с Ле Гуном по-вьетнамски. Я, конечно, ничего не понимал, так же как и Шурик. Было видно, что Андреич и Игорь понимают, но слабовато.
Пришло время немного расшифровать всю эту историю.
Мы прожили в общежитии несколько дней. Этот маленький напряженный вьетнамец пришел в себя, поняв, кто его окружает, он стал для нас тем, кем должен быть. Свою миссию Ле Гун выполнил полностью. И там, в грязном общежитии с потрескавшимися стенами, я узнал тайну кунг-фу.
Разве есть религии на Земле, идущие от Бога, которые говорят: кради, убивай и разрушай? Разве есть религии, которые учат совершать что-нибудь отвратительное? Почему же любовь к Христу разбилась на тысячи любовий? Почему монахи разных орденов часто вынимали из-под сутан и дряхлых хламид кинжалы и кололи друг друга? Почему каждый любит Христа по-своему и понимает его по-своему?