Рецепты идеального брака

Я нашла муку, бикарбонат соды, сахар, потом пошла к холодильнику и достала масло, молоко и довольно подчеркнуто положила одно яйцо на стол прямо перед ней. Эйлин выглядела ошеломленной, и на какую-то долю секунды мне стало ее жаль.

— У нас нет сливок. Без сливок не получится.

Она пыталась справиться с ситуацией.

— Сойдет, — сказала я.

Эйлин смерила меня убийственным взглядом, а потом сделала кое-что необычное. Она убрала из раковины грязные тарелки, затем извлекла синий пластиковый таз, вытерла его полотенцем и поставила на стол. Эйлин порылась в шкафчике под раковиной и достала оттуда сито, в которое руками насыпала муки и большую жменю соды на глаз. Пока она просеивала муку так, что образовывала аккуратные покатые горки, на меня нахлынули воспоминания. У бабушки Бернардины миска была ярко-зеленой, а сито из нержавеющей стали, а не из пластика, но в остальном все было так же. Я не знаю, были ли их методы одинаковыми; все, что я знаю, — это то, что, пока я смотрела, как натруженные пухлые пальцы Эйлин быстро вливают молоко в муку и взбивают смесь в воздушный ком теста, я мысленно перенеслась в дом моей бабушки. Я, как ребенок, поражалась тому, с какой скоростью умелые руки замешивают все, до последней крошки, и как они помещают совершенный, куполообразный каравай на обсыпанный мукой противень в духовку.

Когда все было закончено, Эйлин уже устала и не смогла развязать завязки фартука. Я подошла и помогла ей, и это был первый раз (не считая первой провалившейся попытки объятия), когда я так близко к ней подходила. Эйлин пахла кислым молоком и бедностью обычной старой женщины, которой никогда не было дела до красивых вещичек. Я почувствовала к ней жалость, но знала, что это было неподходящее время для того, чтобы снимать свою защиту.

— Я впечатлена, Эйлин, — а затем будто лавровой ветвью ее увенчала, — ты делаешь хлеб, как моя бабушка.

Она рассеянно меня поблагодарила, а затем исчезла в гостиной. Пока я думала, следует ли мне идти за ней, она уже вернулась и протянула мне фотографию в серебристой рамке.

Это был старый черно-белый снимок пожилой женщины с добрым лицом, с волосами, затянутыми в пучок на затылке и маленькими круглыми очками.

— Она меня научила, — сообщила Эйлин.

— Твоя мать? — спросила я.

— Ха! — ответила она с нажимом. — Моя бабушка.

На протяжении последующих сорока пяти минут я вытягивала из Эйлин ее историю. Ее мать забеременела, а потом сбежала в Америку, оставив маленькую Эйлин на попечение дедушки и бабушки, которых Эйлин считала своими родителями. Ее дедушка и бабушка скрывали от нее правду столько, сколько могли, но, когда Эйлин исполнилось семнадцать, ее дедушка умер, и один сосед оговорился об этом во время его похорон.

Убитая горем и разгневанная Эйлин выбила из бабушки адрес своей матери и начала писать ей, но та так и не ответила. Наконец, когда Эйлин было уже двадцать три, бабушка смогла наскрести денег на билет в Америку, и Эйлин отправилась к своей матери, жившей в Йонкерсе, только для того, чтобы быть отвергнутой лично. Ее мать познакомилась с зажиточным пожилым человеком и вышла за него замуж. Он ничего не знал о существовании Эйлин. Все письма дочери уничтожались, не будучи прочитанными. Не имея ни семьи, ни денег, Эйлин явилась в дом священника ближайшей католической церкви, которую она смогла найти, ей дали место помощницы домоправительницы. Отец Дэна был младшим братом домоправительницы, так они и познакомились.

Все это было высказано в виде кратких фактических данных. Не было ни следа приукрашивания или жалости к самой себе, только поражающий прагматизм, в духе «так оно все и было». Когда Эйлин закончила, мне захотелось обнять эту лишенную матери согбенную женщину.

— Хлеб!

Мы вынули его как раз вовремя и завернули в первое попавшееся чистое кухонное полотенце с надписью: «Я люблю день Святого Патрика в Йонкерсе!»

Я хотела спросить, видела ли Эйлин свою бабушку или мать после этого, но подумала, что лучше дать ей закончить вечер воспоминаний в другой раз. Я знала, что такой случай еще представится.

Когда я уже стояла в двери, Эйлин протянула мне ломоть.

— Вот, — сказала она. — Надеюсь, он удовлетворяет твоим запросам.

Она одарила меня одним из своих саркастичных косых взглядов.

Я заглянула Эйлин в глаза и увидела в них нежность. С ужасом я вспомнила свой срыв и осознала, что Эйлин все время мне улыбалась.

Глава двадцать четвертая

Я спустилась вниз и нашла своего отца сидящим перед камином, разведенным поздно ночью. Он сидел ко мне спиной, а его голова была неподвижна, как у статуи.

— Сегодня утром я не развел для тебя огонь, Бернардина.

Он произносил слова так отчетливо, будто заранее их отрепетировал.

Страх пронзил все мое существо.

По его измененной речи я поняла, что отец пил. Он выпил немного, может быть, всего стопку виски, но я могла чувствовать в его голосе беду. Я уже сердцем чуяла перемены отцовского настроения.

— Я сегодня скучаю по твоей матери.

— Я тоже по ней скучаю, но нам нужно заниматься делами.