Ревенант

Ревенант подумал, что произошедшее было самым лучшим сексом в его жизни. Ему всегда нравилось трахаться так, будто он на поле боя; грязно, без каких-либо ограничений, и это определённо было тем самым случаем. Стол Блэсфим пересёк всю комнату и упёрся в картотеку, а по её шее стекала кровь. Когда он вышел из неё, его семя вырвалось, отметив её своим ароматом. Обычно, сейчас был тот самый момент, когда он застёгивал ширинку и оставлял женщину удовлетворённой и сонной, чтобы найти следующую.

Но он не хотел другую. И не хотел уходить. Он не хотел случайного, пустого секса с женщиной, имени которой не знал или не мог вспомнить через десять минут.

Это не имело смысла. Хорошо, имело бы, если бы Блас применила свои силы Неистинного Ангела, но он наблюдал, ожидая, когда она использует чары или афродизиак, но ничего не происходило. Она просила его о сексе, не соблазняя и не желая просто хорошо провести время с ближайшим членом. Она нуждалась в нем, обнажившись, дала ему доступ к её телу и душе. На протяжении тысяч лет никто не поступал так, и его сердце трепетало, наполненное новыми ощущениями. Все это заставляло его чувствовать себя так, словно он выпил дюжину бутылок лучшего французского шампанского.

Дерьмо. У него появились настоящие чувства к ней, не так ли? И, черт побери, разве это не самое неподходящее время для такого момента? Даже, если бы Небеса и Шеул не дышали ему в спину, он не хотел осложнений, которые влекут за собой эмоциональные привязанности. Нет, вся эта неразбериха закручивалась реально быстро, его отношения с Ривером уже доказали это.　

Спрятав клыки, он лизнул место укуса на шее Блэсфим, задержавшись немного дольше, чем это было необходимо, ловя каждую каплю её сладкой крови. Блас вздрогнула, когда он отстранился и осторожно отпустил, чтобы она не упала. Она тут же ухватилась за стол, чтобы удержаться на трясущихся ногах. Он знал это чувство. Его собственные ноги были ватными от испытанной страсти. Конечно, в прошлом он трахался ещё жёстче и дольше, но каким-то образом, в этой короткой, интенсивной встрече с Блэсфим, его ум и тело отдали больше, чем когда-либо.

Отступив назад, он мысленно почистил себя, засунул свой полутвёрдый член в штаны и застегнул молнию. Другой ментальной командой он привёл в порядок Блэсфим, а затем наклонился, чтобы собрать её одежду.

— Теперь нам надо отправиться к Гэтель, — сказал он деловым тоном, оставляя все это эмоциональное дерьмо позади.

Он бросил медицинскую форму, халат и стетоскоп на стол… и, непринуждённо, сунул в карман её разорванные трусики. Он не был больным придурком, который хранит сувениры своих завоеваний, но почему-то не смог отпустить часть Блэсфим. Он подумал, что, возможно, сохранённая вещь сможет ему помочь. Да, это какое-то нелепое объяснение. Береги вещь, которая принадлежит женщине, которую необходимо отпустить. Это поможет тебе забыть.

Раздражение над собственной тупостью сделало его голос грубее, чем хотелось, и он рявкнул:

— Пойдём. Гэтель не становится менее беременной.

Плечи Блэсфим напряглись, и она издала звук, который заставил его замереть.

— Блэсфим? — Она снова издала этот звук, и тревога пронзила его. — Ты в порядке?

— Да, — прохрипела она. Затем: — Нет.

Внезапно рыдание сокрушили её тело, она рухнула на пол, спрятав лицо в ладонях, она плакала.

Эмоции захватили Рева, его внутренности скрутило в тугой узел, а лёгкие горели огнём. Он не мог вынести вида плачущей женщины. Он опустился на колени перед Блэсфим от настигших его воспоминаний о матери, свернувшейся калачиком в углу клетки, покачивающейся взад-вперёд со слезами на глазах. Очень осторожно он притянул её к себе и использовал своё тело, чтобы сдержать буйные всхлипывания. Он ничего не сказал; что можно было сказать? Он даже не был полностью уверен, что случилось. Он лишь знал, что ей больно, и он не мог ничего сделать.

После того, что показалось часами, её плач немного утих, что позволило ему добраться до стола и поискать упаковку салфеток. Он обнаружил на столе клочок бумаги с каким-то загадочным письмом, а затем его пальцы нашли то, что он искал.

Он вложил в её ладонь салфетки.　

— Подожди секунду, хорошо?

Она кивнула и отвернулась, чтобы высморкать нос. Он встал и собрал её одежду, засунул лист бумаги и сотовый телефон в её сумку, а затем взял её на руки и переместил их обоих в свою спальню. Он ожидал, что она будет спорить, когда он осторожно укладывал её в постель, но она была словно варёная макаронина, что свидетельствовало об её истощении.

— Извини, — тихо прошептала она в подушку. — Обычно у меня не бывает таких срывов.

— Все в порядке. — Он забрался в постель и притянул её к себе, её рыдания превратились во всхлипывания, и, наконец, она затихла, послышалось мягкое сопение. Закрыв глаза, он расслабился. Впервые по-настоящему расслабился за… он не мог вспомнить. Но знал, что все эти ощущения были правильными, как бы он ни старался убедить себя в обратном. И когда крылья на спине начали зудеть, у него снова возникло самое странное желание.