«Сотенные! То, что доктор прописал!» — пришлось сделать усилие над собой, чтобы не завопить от радости.
— Понятых, живо! — скомандовал майор буряту Иванову. — Хорош шланговать!
Осматривать автомобиль и изымать валюту следовало, не отходя от кассы. Приглашать в понятые людей с улицы противоречило конторским обычаям. Сегодня роль лиц, не заинтересованных в исходе дела, отводилась охранникам Первомайского рынка.
Глядя на вывеску над входом в крытый павильон, Яковлев неожиданно озадачился проблемой, далёкой от сфер его деятельности.
«Почему рынок — колхозный? Никаких колхозов давно в помине нет!».
2
29 мая 2004 года. Суббота.
08.00–09.30
Не отработав и недели, Миха решил квартирный вопрос. Везение он объяснял законом парных случаев.
Менеджер Вера Платоновна, положившая глаз на бесхозного мужика, принесла ему готовый вариант на блюдечке. Пустующая однушка располагалась в пяти минутах ходьбы от магазина.
— Угловая, зато этаж крайний! — подмигнула менеджер.
С учётом протекции хозяйка просила по-божески, три тысячи рублей в месяц. В качестве предоплаты — тысячу. Её одолжила Вера Платоновна.
— Чуть чего, из зарплаты вычту, — предупредила без обиняков.
Заселиться Маштаков решил в субботу с утра. Благо начальство разрешило ради такого дела припоздать. В восемь ноль-ноль он вошёл в подъезд хрущёвской пятиэтажки по улице Циолковского.
Бабулька в туго подпоясанном дерматиновом плаще, из-под которого виднелся подол трикотажной ночнушки, караулила потенциального квартиранта у двери. Ощупала его с головы до ног слезящимися глазками. На правом мутнело бельмо.
— Ну, смотри хоромы, — произнесла сурово. — Если глянутся, проведу вводный инструктаж.
Маштаков прошёлся по квартире. Аттестация, данная «хоромам» Верой Платоновной, носила объективный характер.
— Старьё, но не притон, жить можно. Зимой там ветродуй, но до зимы чего-нибудь придумаем.
Широкий проём из прихожей в комнату, в народе метко прозванный «хайлом», первозданно зиял. Почему-то не стали хозяева его закрывать. На низком потолке меж лежавших уступом плит бугрился шов, грубо заделанный цементным раствором. Бледно-пегие обои с выцветшим геометрическим рисунком отстали по углам и закрутились неряшливыми свитками. В люстре из пяти плафонов уцелели два. После того, как Миха щёлкнул выключателем, один рожок тускло забрезжил.
— Будет тёмно, купишь лампочек, да ввернешь, — откомментировала его действия хозяйка.
— Нет проблем, — прозвучало в ответ.
Треть комнаты занимал пружинный диван-книжка в разложенном состоянии. Болотного цвета обивка была вытерта, но не до дыр, и засалена в меру.
— Диван не собирай, спинка падает.
— Понял.
Ещё из мебели наличествовали пара крепких с виду венских стульев, полированный платяной шкаф и продавленное кресло, из сиденья которого торчал жёлтый ноздреватый поролон.
Шестиметровая кухонька оснащена всем необходимым. Раритетного вида двухконфорочная плита «Тула», ей под стать — газовая колонка «Дарина» на стене. Над покоцанной раковиной навис кран в известковых разводах. Из-под столика с исцарапанным пластиковым покрытием выглядывала деревянная табуретка.
Санузел, как положено, был совместным. Заглянув в сливной бачок, Маштаков обнаружил там паутину и лежавший на боку пластмассовый поплавок.
— Вода-то перекрыта, — объяснила хозяйка. — Щас я вентиль поверну.
Крутнула и тотчас в унитазе зажурчал ржавый ручеек, а на кухне из крана бойко застучала капель.
— Ты мужик, уделаешь, чай, — старуха не смутилась.
— Авансик возьмите, — Миха протянул две пятисотки.
Хозяйка в раздумье пожевала впалым фиолетовым ртом. Запах корвалола, густо исходивший от неё, одурманивал.
— Вера Платоновна сказала — тысяча, — напомнил Маштаков.
— Ох, уж эта Верка-пионерка, — осуждающе вздохнула старуха, но деньги приняла, сжала в кулачке, покрытом пигментными пятнами. — Десятого числа остальные две тыщи отдашь. Это, значить, за июнь месяц. А дальше, кажного десятого будешь платить.
Инструктаж на девяносто процентов состоял из запрещений: не пьянствовать, не шуметь, компании не водить, бумагу в унитаз не кидать.
Ограничения по части женщин устанавливались щадящие:
— Когда бабу приведешь, аккуратней с диваном, одна ножка дрягается, не сломите.
— За свет, сколько нажжёшь, тебе платить! — помолчав, хозяйка вспомнила важное.
— Это всё твоё добро, что ль? — ткнула пальцем в сумку, оставленную в прихожей. — Немного ты нажил, парень, а ведь не молоденький. Жена, что ль, турнула?
— Угу, — кивнул Миха.
Ему, напротив, казалось, что он обрастает добром не по дням, а по часам. Пока добирался сюда пешкодралом, багаж оттянул руки. Гардероб пополнился шмотками, подаренными сестрой с мужниного плеча. Ощущать себя зажиточным было непривычно.
Бабулька обитала в соседнем доме, на первом этаже которого функционировала детская поликлиника.
— Не потеряй, другого нету, — наказала, вручая ключ на грязном шёлковом шнурке.