Реверс

С трудом Миха дотерпел, когда домохозяйка отчалит. Времени было в обрез. Пока шаркающие шаги удалялись вниз по лестнице, он осмотрел входную дверь. Замок имелся один — врезной, сувальдный, устойчивый к взлому. Но открывалась дверь внутрь, выбить её можно было одним ударом ноги. Однако в таком случае не избежать шума, а хозяйка разрекламировала бдительность соседей, которые при малейшем шухере вызывают милицию. Если она не сочиняла, данное обстоятельство можно было записать в плюс.

Наконец лязгнул ригель кодового замка двери подъезда.

Маштаков быстро прошагал в комнату, прихватив сумку. Сверху в ней лежали одолженные у зятя инструменты. Молоток, стамеска и лом-гвоздодёр. Предназначались они для обустройства тайника. Место под него Миха придумал.

Сперва он отодвинул от стены диван. Делал это осторожно, памятуя о шаткой ножке. Груз был тяжеленный, пришлось покряхтеть. Затем пролез в образовавшееся пространство. Распинал ногой клубки пыли в углу.

Присев на корточки, вбил сплющенный конец гвоздодёра под плинтус, рычагом надавил вниз. С изуверским скрипом плинтус отделился от пола. Под слоем краски виднелась рифлёная шляпка. Маштаков поддел её раздвоенной лопаткой гвоздодёра. Раздался натужный кряк и наружу медленно вылез кривой гвоздь-сотка.

Дальше дело застопорилось. Битых полчаса Миха воевал с плинтусами. Один демонтировал целиком, а другой наискось обломал. Иначе не получалось. Попутно разодрал до крови руку.

Настал черёд половой доски. Оторвав крайнюю, Маштаков сунул ладонь под настил, разгрёб строительный мусор, оставленный там полвека назад ударниками соцтруда. Расстояние между досками и цементной стяжкой равнялось высоте лаги, имевшей сечение в пять сантиметров.

Миху это устраивало. Перекатившись через диван, хрустнувший пружинами, он уселся по-турецки на полу возле открытой сумки.

Кулёк, для которого готовился схрон, лежал под одеждой. Вчера пришлось подсуетиться, чтобы незаметно достать его с чердака. Домовитый зять собрался в выходные подремонтировать крышу. Хотя треснувший лист шифера располагался не над тайником, рисковать не стоило.

Вечером взрослые весьма кстати отлучились, а племяннику Маштаков заговорил зубы. Надобность слазить на чердак объяснил тем, будто слышал, как ночью там скреблась крыса. Уже смеркалось, и мальчик не заметил объёмистого пакета за пазухой дяди Миши, когда тот спустился по лестнице на землю.

Чтобы свёрток уместился под досками, его содержимое надлежало переупаковать. Обрезав стамеской шпагат, Миха развернул грубую мешковину. Она скрывала несколько предметов. Один, завёрнутый в кусок ткани, формой напоминал пистолет. Им он и являлся. То был маленький бельгийский браунинг, удобный в скрытом ношении.

Маштаков осмотрел его. Озабоченно потёр пальцем ствол, где померещилась ржавчина. Пятно на воронении оказалось обычной грязью, однако пистолет настоятельно требовал чистки и смазки. Выщелкнув магазин, Миха убедился, что он по-прежнему наполовину полон. Три тусклых латунных цилиндрика с круглыми головками выглядели игрушечными. Да и сам браунинг, помещавшийся на раскрытой ладони, походил на детский пугач. Тем не менее, это было надёжное боевое оружие, проверенное в деле. Маштаков вернул обойму в рукоять, убедился, что предохранитель включен, и как можно туже обмотал бельгийца тряпкой.

Другой пакет, завёрнутый в лоскут почище, имел плоскую форму. В нём пряталась помятая картонная книжечка с полустёртой надписью «Воинский билетъ» на обложке. Здесь же таился тёмный железный крест на колодке, вылинявшей и изветшалой до такой степени, что с трудом угадывались её цвета — чёрный, жёлтый и белый. В центре креста находилось миниатюрное изображение бородатого старца в церковном облачении. Девиз, выгравированный вокруг лика, гласил: «Верой спасётся Россия». Надпись также соответствовала правилам дореволюционной орфографии. Орден Святителя Николая Чудотворца, учреждённый в 1920 году последним главкомом Русской армии Врангелем, вручался за воинские подвиги в борьбе с большевиками. Сейчас он, несомненно, представлял собой ценный раритет фалеристики.

Миха освободил от синей провощённой бумаги третий предмет. Нужды в этом не было, но он не удержался — драгметаллы наделены притягательной силой. Небольшой по размеру слиток был увесист той особенной тяжестью, что присуща исключительно золоту. Целиковый, он тянул на девять кэгэ. Сейчас он был ополовинен, причём явно не в ювелирной мастерской. Косоватый отпил имел неровности и засечки, тогда как остальные поверхности бруска гладко отливали благородной желтизной. На верхней грани стояло клеймо в виде двуглавого орла с короной. Стоимости слитка Маштаков не представлял даже приблизительно.

Каждая из этих штуковин имела свою драматическую историю. Разархивировать их Маштаков не хотел. Воспоминания могли выбить из колеи, а ему требовалось быть в тонусе.