Ревет и стонет Днепр широкий

Но лошади хотели есть — и пошли искать людское жилье.

Брели по одной, по две и табунками.

Брели на всем пространстве от Днестра и до Припяти, наступали фронтом в полтысячи километров.

Заходили в каждый город и каждое село. Жались к каждому хутору и отдельной хате. Подымали головы против ветра: не учуют ли где сено или навоз? Топтались вокруг покинутых коновязей, старых конюшен, разрушенных коровников. Когда попадался скотный двор, сходились большими табунами и брали его в осаду. Вытягивали шеи с обвислой, как тряпка, кожей и тихо, грустно ржали.

Иногда, если их не успевали отогнать, они накидывались на хаты, обдирали стрехи, растаскивали крыши и пожирали солому.

Потом склоняли головы к земле и брели дальше.

Иной раз их били обухом по черепу и резали на шкуру, ибо мяса на конских костях уже не было. А больше ждали, чтоб конь пал сам: с падали легче сдирать шкуру, сподручнее свежевать.

Лошади усеивали трупами поля за версты и версты — от Днестра и Припяти, от Городка и Волочиска до Шепетовки и Жмеринки.

Здесь — за холмиками бесконечных солдатских кладбищ, оставленных лазаретами трехлетней войны, — их сгоняли в большие табуны и косили из пулеметов. Нашлись ловкачи и предприимчивые деляги, научившиеся варить из конской падали мыло.

И зарабатывали монету.

А лошади брели и брели.

Одичавшие. Ничейные. Понурые.

«Уничтожайте лошадей! Они несут чуму!» — то была, кажется, последняя сводка с фронта боевых действий трехлетней войны.

А лошади не были виноваты.

ШЕСТНАДЦАТОЕ ЯНВАРЯ

1

Теперь фактически вышло так, что Затонский исполнял обязанности личного секретаря Ленина.

Украинские дела были сейчас в центре внимания. Ленин занимался ими изо дня в день — и из кабинета Ленина Затонский почти не выходил. Стол Ленина с телефонными аппаратами на нем и столик Затонского — это был как бы своего рода украинский штаб в Петрограде. Но к Ленину то и дело приходили руководители правительства или посетители с разными делами — и он обычно интересовался мнением Затонского, а иной раз просил выполнить какое–нибудь поручение. Нужды крестьян, задачи социализации земледелия особенно волновали Ленина. Влияние ложных эсеровских идей, направленных на укрепление позиций землевладельца–кулака, было еще весьма ощутимо на сельской периферии, и Ленина это тревожило.

Советы рабочих депутатов и Советы крестьянских Депутатов в РСФСР существовали раздельно, необходимо было усилить пролетарское влияние на крестьянские массы, а завтра должны были состояться Третий Всероссийский съезд Советов рабочих депутатов и съезд Советов крестьянских депутатов, и Ленина беспокоило, что левые эсеры на крестьянском съезде могут получить преобладающее большинство.

Когда Ленин со Свердловым обсуждали проблему — как провести слияние обоих съездов в один, чтобы, таким образом, подготовить почву для создания и общего, рабоче–крестьянского Исполнительного комитета, — Затонский вмешался в разговор.

— Владимир Ильич, — сказал Затонский, — а вот мы на Украине созвали просто съезд Советов, независимо — рабочих или крестьянских. Таким образом, Исполком избрали тоже общий, объединенный. И наш Народный секретариат сразу начал действовать как правительство рабоче–крестьянское…

Ленин вскочил с места.

— Батенька! — даже вскрикнул Ленин. — Да это же прекрасно! Великолепная идея, к тому же проверенная на практике жизнью! Посмотрите, как повсеместно пылают сейчас на Украине восстания против контрреволюции: в боях украинские рабочие и крестьяне идут дружно, плечом к плечу! Непременно, непременно надо использовать украинский опыт и завтра же тактично подсказать нашим съездам стать на тот же путь!..

Но тут Ленина прервали: зазвонил телефон — на прямом проводе было украинское правительство.

Ленин живо откликнулся, однако лицо его сразу омрачилось. Народный секретариат Украины обращался с жалобой. Продвигаясь в боях против калединцев и гайдамаков по территории Украины, Антонов–Овсеенко везде назначал своих комиссаров, комиссары эти плохо разбирались в специфических украинских условиях, пренебрегали активностью местных революционных кадров, иной раз даже отталкивая их, а Антонов–Овсеенко не придавал тому значения — в разрешении национальных вопросов занимал ошибочную, вредную позицию нигилизма.

Впервые Затонский увидел, как Ленин раздраженно бросил трубку на рычаг аппарата.

— Ах, уж эти мне люксембуржианцы! — воскликнул Ленин гневно. — Непростительные ошибки отважной пролетарской революционерки Розы, да еще в доморощенном издании! Уж эти мне карикатурные «империалистические экономисты»! Не могут никак понять, что это неверно, отвратительно, вредно! Да ведь пренебрежение национальными вопросами, малейшая великодержавническая ошибка со стороны России, империалистическое правительство которой веками оскорбляло национальное достоинство и не считалось с национальными интересами украинцев, бьют по самой идее интернационального единения народов в освободительной борьбе за социализм!

Ленин ходил по кабинету большими шагами — как всегда, когда был взволнован, — и вдруг остановился перед Затонским: