Ревизор 2.0

Минут через сорок нос лодки уткнулся в жёлтый песок маленького пляжа, и, услышав от бакенщика напоследок обещание вернуться к вечеру, Пётр Иванович и объект его воздыханий остались наедине. К тому моменту инспектор уже начал чувствовать, что его мужское естество то ли само по себе, то ли благодаря травам Фомича начало явно увеличиваться в размерах. Причём, так как одет он был по моде тех лет в довольно узкие брюки, то бугорок с каждой минутой становился заметнее.

– Ах, вот мы с вами и остались вдвоём, – произнесла Мухина, когда лодка отплыла достаточно далеко. – Давайте же расстелем покрывало.

Копытман скинул с себя пиджак и жилетку, немного подумав, скинул и рубашку с клинышками внизу рукавов – ластовицами, оставшись раздетым по пояс.

– В Петербурге солнце редкость, – пояснил он слегка зардевшейся Лизоньке свои действия, – воспользуюсь моментом, чтобы получить загар. Это дамам идёт аристократическая бледность, а мужчинам пристало обладать загорелой кожей и обветренным лицом.

– Как моряку?

– Ну-у, можно и так сказать, – улыбнулся Копытман.

Лиза как зачарованная смотрела на поросшую густой шерстью грудь инспектора, а затем, будто под гипнозом, протянула руку и кончиками пальцев прикоснулась к этим курчавым волосам. Возбуждённый уже сверх меры, Пётр Иванович взял её пальцы в свои, а затем их губы соприкоснулись, и парочка слилась в страстном поцелуе. Минута – и они уже на покрывале, судорожно сдёргивают друг с друга одежду, напоминая Адама и Еву в первом соитии в истории человечества. В глубине души Копытман понимал, что надо бы растянуть прелюдию, но его фаллос с такой мощью рвался наружу, что он не стал откладывать. Да и девица всем своим видом показывала, что готова к разврату, оттого инспектор и не церемонился.

– Боже! – простонала Лиза в любовном экстазе, закрыв глаза и вцепившись ноготками в спину любовника.

Тот же только хрипел, добросовестно выполняя свои мужские обязанности. А несколько минут спустя, тяжело дыша, взмокшие от этой приятной работы, они лежали рядом, наслаждаясь близостью друг друга. При этом прибор Петра Ивановича, чуть было угомонившись, вскоре снова занял боевое положение. Заметившая это Лиза удивлённо округлила глаза и… бодро забралась на Копытмана, заняв позу наездницы, после чего бешеная скачка продолжилась.

Но всё же настал момент, когда оба в изнеможении снова упали на покрывало и долго лежали, глядя на теряющиеся в лазурном небе и скрипящие от гуляющего вверху ветра кроны сосен. Пётр Иванович лениво отгонял комаров от своего разгорячённого тела, а Лиза вздыхала, прикрыв глаза. И первой нарушила молчание.

– Вы у меня, Пётр Иванович, не первый мужчина, я этого не скрываю, тем паче в наш просвещённый век кичиться своей девственностью сформировавшейся девушке по меньшей мере глупо. Да, у меня были мужчины, – с намёком на вызов сказала она и тут же, томно взглянув на любовника, закончила: – Однако сегодня я получила ни с чем несравнимые ощущения.

– Что ж, сударыня, я рад, что сумел доставить вам удовольствие. Впрочем, как и вы мне, – улыбнулся инспектор.

Копытман потянулся к корзинке, наощупь извлёк из её недр огурец и смачно захрустел.

– Пётр Иванович, а идёмте купаться! – предложила перевернувшаяся на живот Лизонька.

И тут же, вскочив, с визгом ринулась к воде, а Копытман, глядя ей вслед, залюбовался совершенными формами своей возлюбленной. Хотя, возможно, по меркам XXI века судейская дочка была чуть полновата в бёдрах и грудь слегка великовата, но талия из-за постоянного ношения корсета была поистине осиной. Ещё немного полюбовавшись, он тоже кинулся в освежающую прохладу.

Потом они снова лежали на покрывале, и Копытман водил пальчиком по соблазнительным изгибам женского тела, особое внимание уделяя коричневатым, затвердевшим соскам.

Что тут скажешь, снадобье Фомича вновь напомнило о себе, и они в третий раз совершили коитус, а затем снова лежали в сладкой неге, подставив тела послеполуденному солнцу. Отдышавшись, извлекли из корзинки съестные припасы, включая бутылку красного вина. А когда щёчки девушки раскраснелись, Пётр Иванович решился преподнести судейской дочке подарок, доселе скрываемый. Дело в том, что, памятуя о своём подарке Муравьёвой-Афинской, он и Лизоньке также задумал приобрести какую-нибудь безделушку из разряда тех, которые сводят дамское сословие с ума. В той же лавке у Мойши приглядел за 28 рублей серьги с маленькими бриллиантами, игравшими на свету всеми цветами радуги, которые теперь извлёк для объекта своего воздыхания.

– Боже мой, какая прелесть! – ахнула Елизавета Кузьминична, принимая подарок. – Неужели это мне?!

– Так точно-с! – словоерснул в чувствах Копытман, сам зардевшийся не хуже барышни.

– Но что за повод? Как мне объяснить это папеньке? Тем паче он и не догадывается, что мы с вами проводим сегодня день вместе.

– Повод… Нужен ли повод, чтобы рассказать о моих к вам чувствах? Поверьте, сделать вам подарок мне весьма приятно. А папеньке своему… просто не показывайте эту безделицу.