Ревизор Империи

— Так что мешает расспросить? Если человек, облеченный такой значительной властью, говорить об этом в сослагательном наклонении — значит, что-то мешает? Я правильно понял?

Веристов усмехнулся.

— Вы желаете этого?.. Да, я бы мог снова пригласить вас в отделение для дачи показаний. Но у меня есть предчувствие. Вы не хотели бы узнать, какое?

— Жизнь приучила меня не быть слишком любопытным. Впрочем, если в предчувствии нет государственной тайны…

— Никакой тайны… У меня предчувствие, что такой допрос сейчас преждевременен и никакой пользы не принесет. Почему-то кажется, что однажды вы сами захотите сказать, что нашли ответ. Не знаю, с чего бы, но — вот так… Простите, я вас, кажется, заболтал, а вас ведь приглашал на встречу полковник, верно?

— Приглашал. Я не делал из этого тайны.

— Тогда позвольте откланяться и прошу извинить за разговорчивость. Сами понимаете, с кем еще можно поделиться этими мыслями…

«Прицепился все-таки», думал Виктор, распрощавшись с начальником отделения охранки. «И что должно означать, если он не попер меня обратно на Кладбище? Что за намеки, что пока не хочет копаться в прошлом? Полковник типа крут и я его дружбан? Или этому другу надо через меня обработать полковника? Или от этого полковника придется в охранку бежать спасаться? Кто их тут разберет, их подковерные? Да, похоже, он хотел видеть реакцию на часы. И что увидел? Что я, черт возьми, могу сказать здесь насчет часов? Кто вообще смотрит на эти фирменные знаки? У нас так все они в Китае теперь деланы, смотри не смотри».

Перед уходом из дому Виктор просветился у Нади насчет тонкостей местной индустрии расслабона и энтертаймента.

— Барышню никак решили пригласить? — спросила она.

— Нет. Деловая встреча, можно сказать. Приглашен полковником отужинать по случаю решения производственного вопроса.

— А, ну тут нельзя отказываться. А если захотите кого пригласить, так знайте, мы, женщины, потом все одинаковы. Зачем лишний раз в трату входить?

Надю, как выяснилось, в ресторан клиенты обычно не водили, но кое-что интересное она рассказала. Например, оказалось, что швейцару и официантам вообще не платили никакой зарплаты, а работали они за чаевые. В гостиницах с ресторанами за чаевые работали и лакеи.

Другой ценной информацией, полученной у Нади, оказалось значение слова «шестерка». Шестерками, как оказалось, звали половых, официантов в дешевых трактирах или чайных, за рубахи из шестерика — льна третьего разбора.

«Отлично. Хоть с этим не вляпаюсь».

Глава 22 «С братьями Карамазовыми контактов не имеет»

«Русский Версаль» на Парковой оказался тем самым рестораном на месте двухэтажной казармы кулинарного училища. Его здание, выкрашенное в белый и светло-голубой цвета, чем-то напоминало надстройку парохода, стоящего носом к улице: двухэтажное, кирпичное внизу и бревенчатое, обшитое досками вверху, с длинным балкончиком-галереей под навесом, на который тоже вынесли столики для посетителей, предпочитавших эстраде свежий воздух. Из непривычно огромных для деревянного этажа плоскостей окон, разделенных переплетами на девять неравных частей, доносились звуки скрипки.

Внутри «Русский Версаль» еще более походил на пароход: деревянный кессонный потолок, панели на стенах, покрытые чистым яхтенным лаком, до блеска натертая медь дверных ручек, поручней и электрических люстр под потолком создавали впечатление, что ресторан плывет по тропической реке через зелень окружающих джунглей. В дополнение к иллюзии к Виктору тут же подрулил метрдотель в белоснежном кителе с сияющими пуговицами; своим волевым профилем он напоминал Виктору главного героя фильма «Адмирал», только без погон и фуражки.

— Милости просим, милости просим! Не будет ли угодно вашему степенству проследовать в ложу? Их сиятельство уже на месте-с и просили встретить, — спросил «адмирал», учтиво склонив голову. Судя по тону обращения, просьба была подкреплена соответствующей ассигнацией.

«Их сиятельство? Граф или князь, что ли? Или это типа как я — „степенство“? Шестерить — дело тонкое…»

Зал варьете встретил Виктора запахом вина и дыма от крепких сигар; где-то вверху слышался гул вентиляторов, обновлявших воздух, и синтетический ветер качал играл с хрустальными подвесками огромной люстры. Состоятельная публика заполнила зал почти до отказа; за столиками шутили, переговаривались с дамами, подзывали официантов, на которых тоже были белые кители пароходных стюардов. На сцене одинокий скрипач заполнял время до начала основного действа. Казалось, что каждого попавшего сюда человека еще до первой опрокинутой рюмки охватывало легкое желание изящно переступить грань морали и общественных запретов; собственно, за этим сюда и приходили.