Ревность

Следующий удар оказался самым сильным и болезненным, хотя кожа успела онеметь от ожогов и потеряла былую чувствительность. Представилось, что я окунулась в чан с жидкой лавой, плавящей живую плоть. Затем я услышала стук пряжки ремня об пол и не сдержала облегчённого стона. Даже всхлипы снова проявились, сотрясая моё тело плачем.

— Заканчивай выть, Мира. Я тебя предупреждал. Ты ослушалась. Кому нужны теперь твои слёзы. Думать надо было головой, а не другим местом.

Его голос по прежнему злой и отрывистый. Словно он не выплеснул наружу бушующую в нём ревность самым диким способом. Я хотела посмотреть мужу в глаза, чтобы выразить всё своё внутреннее презрение к его так называемым «методам воспитания», но собственное тело не подчинялось. Даже голову повернуть, чтобы сменить положение для онемевший шеи оказалось невыполнимой задачей. До моего слуха донеслось, что Гера расстегнул ширинку на брюках. И волна нового ужаса пронеслась по телу, даже боль отступила на задний план. Он же не собирался?..

Моя вера в мужа и надежда на его здравомыслие оказались наивными, ложными и простодушными, тогда как страх был прав на все сто процентов. Жёсткие ладони раздвинули бёдра. Гера пристроился промеж моих широко раскинутых ног и теперь его руки раздвигали израненные ягодицы. Страдания с новым силами вернулись вновь, и я заскулила, на этот раз добровольно утыкаясь головой в подушку, заглушая вопли обиженной и униженной женщины.

— Перестань орать, ничего с тобой не случилось. Прислушайся к себе и ты поймёшь, что вопишь от страха, а не от боли, — странные слова прозвучали в спальне.

Но я не могла понять, какой смысл Гера планировал до меня донести. Если бы только он произнёс нужные слова раньше… Сейчас же их значение попросту ускользало, потому что я уже погрузилась в панику с головой и не было никаких сил вынырнуть из неё или хотя бы запустить мыслительный процесс для анализа происходящего. Чтобы это осуществить, необходимо было остаться в одиночестве, но присутствие мужа рядом только сильнее погружало меня в липкий ужас. Когда Гера провёл пальцами по развилке между бёдер убеждаясь, что я суха словно пустыня, то жалкая искорка надежды затеплилась у меня внутри. Я напряглась в ожидании возможного помилования, но едва вспыхнувшую искру быстро потушил смачный плевок, затем пальцы растёрли по промежности влагу, и я обречённо обмякла понимая, что сегодня не выйду из этой комнаты, пока муж не извергнет накопившиеся в нём обиды и гнев. Попыталась отрешиться, но не успела. А может это изначально была дохлая идея, ведь как можно отрешиться от того, кому веришь, кому доверяешь, на кого надеешься. Кто должен оберегать, но…

Он ворвался без предупреждения. На полную длину, толкаясь до самого конца. Внутренности жгло. Словно член обернут наждачной бумагой. Если снаружи слюна помогла, то внутри тело отзывалось болью. Душа кровоточила изнутри и безмолвно вопила о несправедливости, предательстве, совершаемого самым родным и близким человеком. Гера сильнее раздвинул повреждённые ягодицы и миллион болезненных иголок безжалостно втыкались в плоть снова и снова. Ему было тяжело. Член не скользил как хотелось. Поэтому он всё шире раздвигал меня, настолько, что казалось он порвёт надвое мои полупопия. Я поворачивала голову набок, чтобы сделать жадный глоток воздуха и снова утыкалась в подушку. Так сохранялась призрачная иллюзия, что терзаний становилось на самую капельку меньше. Слёзы текли и тут же впитывались в наволочку, а Гера продолжал усердно пыхтеть надо мной, не подозревая что насилует не тело…

Я отчаянно молилась, хотя до этого момента была уверена в своей несокрушимой приверженности атеизму. Но сейчас оставшись один на один с несправедливой, неоправданной жестокостью мне ни оставалось ничего другого кроме молитвы о том, чтобы пытка закончилась поскорее. Не знаю, что послужило причиной: мои ментальные мольбы или видимая покорность, но Гера начал толкаться яростнее и быстрее, чтобы через минуту вынуть член и излиться на мою многострадальную попу. Я снова зашипела, а вскоре захныкала от новой порции страданий, когда он намеренно тщательно принялся растирать по повреждённой коже выплеснутую им жидкость. Вдавливая пальцами, нарочно дразня и вызывая болезненную реакцию. Один палец нырнул в заднее отверстие размазывая влагу и там. К нему присоединился второй. Он таранил ими плоть, нисколько не заботясь о моих чувствах и ощущениях. Я прокусила губу от осознания нового ужаса. Не может мой муж быть настолько безжалостным… или может?

Вскоре пальцы покинули меня, давая жалкую передышку. Но мысли об отдыхе оказались преждевременными и напрасными, когда Гера поднял с пола ремень связал им мои кисти, после чего перекинул хлястик через одну из деревянных реек в изголовье кровати и в итоге закрепил его на запястьях.

— Никуда не уходи, Мира, — издевательский смешок от него, — мы не закончили.