Ревность

Не могла не согласиться. Пока мы молча ужинали, я краем глаза наблюдала за мужем. Он едва пригубил вино и сразу же попросил официанта принести бутылку коньяка. А это прозвучал второй звонок, причём набатом. Я совершенно не чувствовала вкуса блюд и ела из необходимости, чтобы иметь возможность выпить как можно больше вина. Вдруг в расслабленном состоянии мне удастся подластиться к недовольному и даже сердитому мужу с большей вероятностью успешного исхода. А то с недавних пор мои провалы слишком зачастили.

Несмотря на приложенные усилия напиться у меня не получилось, нервная обстановка не располагала к расслаблению. За время ужина мы едва перебросились парой фраз. Я видела, что Гера слишком часто обновлял свой коньячный фужер, янтарная жидкость в нём не задерживалась надолго. И к концу вечера мужское лицо из живого пусть окрашенного негативными эмоциями, но тем не менее живого, до которого можно было достучаться, превратилось в ледяную бездушную маску. Я не знала, как и что говорить человеку, у которого вместо лица холодный, непроницаемый лёд, лишённый эмоций под чистую, в том числе злости или даже ненависти. Как только Гера заметил, что моя тарелка опустела, он тут же подозвал официанта, расплатился, и вскоре больно стискивая локоть, вёл меня в сторону машины. На улице, озябнув от осенней прохлады я моментально вспомнила про забытое в гардеробной пальто. Усадив меня в тёплый автомобиль, разогретый загодя водителем, муж вернулся в ресторан за забытой деталью гардероба.

Путь домой также прошёл в гробовом молчании. И по мере нашего приближения к дому я всё больше и больше сжималась внутри в комок. Мне не верилось, что Гера способен повторить «воспитательный» трюк с ремнём, как в прошлый раз. Но внутренняя интуиция вопила об опасности. Однако какими бы громкими не были её вопли, что-либо предпринимать я не торопилась. Да и, честно говоря, даже не предполагала, что именно могла бы сделать. Что я в состоянии противопоставить мужу? Он ревновал, я видела. С моей стороны поводов для ревности нет. С его вроде как тоже. Откуда могла взяться ревность, да к тому же настолько ядовитая, разъедающая внутренности кислотой?

Возможно, после потери ребёнка, когда я сама из-за неостанавливающегося кровотечения балансировала на грани жизни и смерти, а Гера мучился неизвестностью и переживаниями, то он ведь мог попросту не справиться с эмоциональным давлением. Ведь мог же? Вдруг из-за страха потенциальной двойной потери он стал таким несдержанным в своей злобе… Вероятно, он психовал не столько из-за потери малыша, но прежде всего потому, что я подвергла опасности собственную жизнь. Ведь я твёрдо знала, что муж без памяти влюблён в меня, как и я в него. Со времени нашего знакомства мы почти не расставались. Даже на заре наших отношений, когда мы не жили вместе и не были женаты, Гера всегда находил время, чтобы встретиться со мной. Если работал допоздна, то приезжал ко мне ближе к полуночи. Лишь бы обнять, стиснуть в своих ручищах мои рёбра, впиться требовательным поцелуем в губы, терзать и мучить жёсткими ласками до тех пор, пока моё тело не обмякало в его руках, превращаясь в податливый платин. Только убедившись, что сопротивление подавлено на корню, он резко менялся, превращаясь в нежного, ласкового, чуткого мужчину. Тогда его руки переставали сжимать, зубы не царапались, а мягкие губы без устали извинялись за грубую, порывистую страсть.

Из воспоминаний меня выдернул резкий толчок. Дверь с моей стороны открыта, и Гера нетерпеливо тянул меня за кисть, вынуждая поскорей покинуть машину. В дом я зашла будто под конвоем. На второй этаж до спальни мы дошли точно также, он цепко держал меня за руку выше локтя, усиливая давление на поворотах. В спальне он неожиданно пихнул меня в спину, и я полетела носом вперёд, чудом успев выставить руки перед собой. Упала на колени, больно упираясь запястьями в пол, покрытый пушистым ковром, что заметно смягчило падение.

— Что скажешь сегодня, жена, в своё оправдание?

Я неловко перевернулась на попу, растирая полусогнутые в коленях ноги и затем переключаясь на подушечки ладоней. Молчала. Потому как даже близко не понимала ни происходящего, ни что я могла сказать, чтобы потушить презрение, сквозившее в каждом его слове. Лицо — ледяная непроницаемая глыба, но боюсь, что внутри него творилось нечто невообразимое, не поддававшееся моему осознанию.

— Я внимательно слушаю тебя, Мира, — голос мужа заморозил нашу спальню, заключая обоих в капкан ледяной пещеры.

Он сел на одно из кресел, опёрся локтями о широко разведённые колени и сцепил пальцы в замок. Губы плотно сжаты, подбородок выступил вперёд. А синие глаза совсем не ласковы, и даже не штормуют, глаза — два осколка льда с острыми гранями, способными с лёгкостью растерзать плоть, вспарывая мясо до кости, потроша нутро и выворачивая наизнанку. Бросив взгляд на собственные похолодевшие руки, я заметила, что нервно заламывала кисти.