В результате компромисс между властью и либеральной оппозицией был сорван. Царь прервал сессию Государственной думы. Однако Дякин считал, что кадеты, шумно выражавшие протест по поводу перерыва сессии, в глубине души были рады ему, ибо он избавил блок от необходимости перейти в Думе к обсуждению своей программы, что неминуемо раскололо бы его[323]
. Между тем руководство КДП стремилось сохранить блок. Ради этого Милюков категорически возражал против установления связи кадетов с меньшевиками и эсерами и радикализации партийной тактики. В давлении на власть кадеты в сентябре 1915 г. были весьма осторожны. По сути, они ограничились участием в избрании депутации к Николаю II. Когда же император отказался её принять, они смирились и с этим, и с назначением на ключевой пост министра внутренних дел А.Н. Хвостова – одного из лидеров правых, ставленника царицы Александры Федоровны и Распутина. Объяснил позицию КДП В.А. Маклаков. Сразу после указанного назначения он выступил в «Русских ведомостях» с нашумевшим фельетоном «Трагическое положение», в котором призывал не бороться во время войны с «безумным шофером» – властью. Московский отдел ЦК КДП также постановил «отложить счеты с властью» до окончания войны[324].В результате до конца 1915 г. политическая активность кадетов заметно упала. ЦК КДП предложил партийцам заняться борьбой с продовольственными трудностями. При деятельном участии кадетских активистов было создано потребительское общество «Кооперация». Милюков успешно отбивал атаки левых кадетов, требовавших выхода из Прогрессивного блока и сближения с социалистами-оборонцами.
Схожий взгляд на события осени 1915 г. характерен для Е.Д. Черменского. В сюжете, посвященном сентябрьским забастовкам 1915 г., которые прошли 2–5 сентября в Петрограде и 3–9 сентября в Москве, Черменский отметил, что кадеты 5 сентября отказались от прямого обращения к рабочим, поскольку стачки могли вредно отразиться на снабжении армии. С целью срыва стачечного движения кадеты и прогрессисты стали распространять слухи о том, что правительство явно стремится вызвать всеобщую смуту, чтобы создать условия, при которых стало бы возможным, с одной стороны, заключение сепаратного мира, а с другой – применение армии для усмирения «внутреннего врага»[325]
.Эти слухи потом трансформировались в рассмотренную нами выше «теорию двух заговоров», долгое время доминировавшую в советской историографии. Как мы помним, по мнению советских историков, противостоявшее Прогрессивному блоку крайне правое крыло крепостников-помещиков («заскорузло-дворянского и гнилого чиновничьего типа») стало склоняться к сепаратному миру с немцами, чтобы направить все силы на борьбу против революции. В 1960-1970-е гг. этой точки зрения придерживался А.В. Игнатьев. Экономической подосновой такой линии Игнатьев, в духе Покровского, считал урон, который в ходе войны несли помещичьи хозяйства. В пользу сепаратного мира действовали и некоторые буржуазные круги, связанные интересами с германским капиталом в России. Сторонники перемены внешнеполитического курса возглавлялись «придворной кликой царицы – Распутина» и имели своих ставленников в правительстве (Штюрмер и Протопопов)[326]
.Для сторонников «теории двух заговоров» решающим моментом в конфликте царизма и либеральной оппозиции является назначением вначале 1916 г. председателем Совета министров Б.В. Штюрмера, «пользовавшегося репутацией германофила». Бовыкин полагал, что с этого момента «начинаются поиски путей для заключения сепаратного мира с Гермнаией»[327]
. Министр иностранных дел С.Д. Сазонов, который являлся противником подобной политики, был уволен в отставку, а его портфель получил Штюрмер[328].Однако, по мнению В.С. Дякина, замена Горемыкина Штюрмером на посту премьер-министра в январе 1916 г. была встречена кадетами без враждебности. Они по-прежнему держались политики внутреннего мира. В результате на VI съезде Милюкову пришлось выдержать сильное давление левого крыла партии, считавшего, что борясь за победу и, во имя этого, стремясь сохранить внутренний мир партия, не должна совсем отказываться от своей оппозиционности.