Революция 20

Собственная квартира показалась ей тесной и уродливой — точно такой, как до появления Великих Поэтов в ее жизни. Экран видео смотрел из темноты как бледный безжалостный глаз морского глубоководного чудовища.

Она съела безвкусный ужин и рано легла спать. Но заснуть не удалось. Она лежала и смотрела на большое рекламное табло на другой стороне улицы. Оно подмигивало ей, посылая короткие сообщения. Подмигивание первое: «Принимайте таблетки «Соми». Подмигивание второе: «Ззззззззззззззз».

Сон никак не приходил. Она была леди Шалот и плыла по реке в Камелот в белоснежном платье. Но вдруг оказалось, что она совсем не леди, а несчастная девочка, и прячется в воде от соседских мальчишек, заставших ее за купанием нагишом. Она отчаянно надеялась, что им надоест издевательски над ней хохотать и они убегут прочь — тогда она сможет вылезти из холодного водного плена и взять одежду. Раз шесть подряд ей приходилось опускать в воду пылающее от стыда лицо, и вот, наконец, они ушли. Посиневшая от холода, спотыкаясь и дрожа, она выбралась на берег, долго и яростно сражалась с непокорными рукавами, но все-таки ей удалось спрятаться в своем платьишке из полиэстера. Со всех ног она помчалась домой, в деревню: скорее, скорее, скорее… но опять все изменилось, и она уже не бежала, а плыла в ладье в Камелот, одетая в белоснежное платье. «В виду альтанов и садов, и древних башен и домов, она, как тень, у берегов, плыла безмолвно в Камелот»[19]. Рыцари и народ Камелота, собравшиеся у реки, прочитали ее имя, начертанное на ладье, и явился сам Ланселот — Ланселот или лорд Альфред, он принимал то один, то другой облик, но в конце концов оказалось, что они оба — один человек. «Лицом как ангел хороша». — прошептал Ланселот-Альфред, и Эмили, леди Шалот, услышала его, хотя и была давно мертва. «Да упокоится душа волшебницы Шалот…»

Бригада грузчиков работала всю ночь, и Зал Поэтов полностью преобразился. Андроиды исчезли, им на смену пришли сияющие арт-объекты двадцатого столетия. Там, где прежде сидел Роберт Браунинг, погруженный в мечты об Э.Б.Б.[20], теперь стояло нечто с табличкой «Файердом-8». А на священной территории Альфреда, лорда Теннисона, вольготно расположился длинный низкий предмет обтекаемых форм с труднопроизносимым названием «Тандербёрд».

Подошел мистер Брэндон. Его глаза сияли так же ярко, как и столь любимая им хромированная отделка.

— Ну что, мисс Мередит? Как вам новая экспозиция?

Эмили чуть было не высказала все, что об этом думает, но вовремя прикусила язык. Увольнение навсегда лишит ее общества великих поэтов, а оставшись в музее, она, по крайнее мере, будет знать, что они где-то рядом.

— Экспозиция? Она… просто… ошеломляет, — нашлась Эмили.

— Точно! А что здесь будет после работы декораторов! — Мистер Брэндон едва сдерживал восторг. — Завидую вам белой завистью, мисс Мередит. У вас самая потрясающая экспозиция во всем музее!

— М-м-м… да, пожалуй, — кивнула Эмили и обвела недоумевающим взглядом своих новых подопечных. — Вот только почему они выкрашены в такие невыносимо яркие цвета?

Искры в глазах мистера Брэндона померкли.

— Похоже, вы даже не открывали «Анализ хромированных мотивов в искусстве двадцатого века», — заметил он с укоризной. — Ведь если бы взглянули хотя бы на отворот суперобложки, то знали бы, что цветовая гамма американских автомобилей той эпохи подбиралась специально для усиления сияния хромированных деталей. Соединение двух этих факторов и положило начало новой эре автомобильного дизайна, которая продолжалась больше века.

— Они похожи на пасхальные яйца, — заметила Эмили. — Неужели люди и правда в них ездили?

Глаза мистера Брэндона обрели свой обычный тусклый оттенок, а его утренняя восторженность лопнула, как мыльный пузырь.

— Конечно, ездили! Как же с вами сложно, мисс Мередит! Я решительно не приветствую вашу точку зрения! — Он резко повернулся и вышел из зала.

Эмили вовсе не хотела с ним ссориться. Она даже подумала, не стоит ли ей пойти и попросить прощения. Но, как ни силилась, не смогла. «Тандерберд» вместо Теннисона — эта перемена совершенно выбила ее из колеи.

Утро складывалось из рук вон плохо. Она беспомощно наблюдала за работой декораторов. Пастельный оттенок стен постепенно сменили яркие кричащие цвета; оконные створки спрятались за хромированными полосками венецианских жалюзи. Систему непрямого мягкого освещения полностью разрушили, и с потолка теперь свисали флуоресцентные лампы, а деревянный паркет безжалостно выложили синтетической плиткой. К полудню зал стал напоминать огромную сияющую уборную. «Не хватает только хромированных унитазов», — с горьким цинизмом подумала Эмили.