Революция-20

Первый выглядел, как обычный офисный шкаф, в котором, очевидно, хранились документы — описи всего представленного в комнате. Хейверс быстро заглянул внутрь и убедился, что так оно и есть.

Второй казался куда более интригующим. Розовый — но не от краски, а из — за свечения, сочащегося сквозь прозрачные дверные панели. Высотой метр с гаком; верхняя часть отклонена назад на 45°, и в ней прорезано большое прямоугольное окно. Под окном тянется планка с бордово — коричневыми клавишами, на некоторых значатся цифры, на некоторых что — то написано. Справа от планки — маленькая красная кнопка с надписью «ОТМЕНА». Наконец — то до Хейверса дошло: это же музыкальный автомат.

Что, вообще, эта штука делает в его прошлом?

Глядя сквозь окно в освещенное пространство внутри автомата, он увидел расположенную горизонтально подставку для кассет с записями, насчитал пятнадцать; небольшой рычаг, который захватывает их и вытаскивает; диск в войлочном футляре и еще один рычаг, размером поменьше. В нижней части окна располагались в два ряда белые карточки с названиями.

Хейверс с интересом наклонился ближе. Песни, которые он слышал в детстве, романтические мелодии его юности! И тут же нахмурился: это же вовсе не песни! Это — по крайней мере, на первый взгляд — эпизоды, выхваченные из его прошлого: «Что мисс Траут запретила классу делать во время пикника» (А–1); «Пегги Фелпс», стихотворение Джорджа У. Хейверса (А–2); «Почему Джорджа Вашингтона называют «Отцом нации»: выпускная речь Дж. У. Хейверса» (А–3); «Военный пейзаж со шлюхами на фоне» (В–1); «Плач гулящей девы» (В–2); «Институт Успешных бизнесменов» (В–3); «Компания «Уэстбрук Инкорпорейтед» встречает нового члена семьи» (С–1); «Дженнифер» (С–2); «Рождение сына» (С–3); «Хейверс прокладывает путь наверх: вехи пятидесятых и шестидесятых» (D–1); «Хейверсы за ужином: тет — а–тет любящих супругов» (D–2); «Дик Эванс в гриль — баре «Роудсайд»: рапсодия в стиле Джойса» (D–3); «Отец напутствует сына перед отбытием в храм высшего образования» (Е–1); «Пейн Уэстбрук и ядро атома: выдержки из речи на банкете в честь сотрудников, проработавших в компании двадцать пять лет» (Е–2) и «Chez Shaman» (E–3).

Хейверс разозлился. Получается, тот, кто обустраивал комнату, не только собирался выставить его жизнь серой и обыденной, но хотел еще и поиздеваться.

Вместе с тем, в нем проснулось любопытство. Он не помнил, что именно мисс Траут запретила классу на пикнике, его это вообще не интересовало. Но Пегги Фелпс? Очень забавно. Неужели он когда — то посвятил стихотворение глупой девице, помешанной на сексе?

Хейверс поискал глазами прорезь для монеты, но таковой не было. Очевидно, записи проигрывались бесплатно. Он нажал кнопки «А» и «2». Зазвучал голос — его собственный, юношеский, и внезапно он вспомнил, как одним зимним вечером написал эти стихи, а потом читал нараспев у себя в спальне, сидя на подоконнике.

Пегги Фелпс

О Пегги, красота твоя —

Никейский челн дней отдаленных,
Что мчал меж зыбей благовонных
Бродяг, блужданьем утомленных,
В родимые края!
В морях Скорбен я был томим…[7]

Хейверс поспешно нажал «Отмену». Неужели нельзя было сочинить собственные стихи!

Он пропустил «Джорджа Вашингтона» и «Военных со шлюхами», потом нажал кнопку В–2.

Плач гулящей девы

— Одна песо, две песо, три песо… но это маленький для тебя. Твой снял меня, шел в мой комната и хоп — не хотеть секс! Странный американо! Для странный американо цена пятеро песо, даже без секс. Ты! Платить быстро мне пятеро песо, не то я сказать другим американос: ты не есть мужчина! Моя работать тяжело каждый день. Нужно больше песо, покупать еда, новая одежда! И? Моя лежит вся готовая для тебя, а ты не хотеть. Неправильный американо… Иди ко мне — за пятеро песо развлекать тебя сверх программ! Одна песо, две песо, три песо, и еще…

Стенания продолжались, и у Хейверса в памяти всплыла картина: маленькая квадратная комнатенка без окон со стенами из бамбука, бамбуковая кровать, больше похожая на скамейку, проститутка — филиппинка на кровати, ее пестрое платьишко задрано до талии… и он увидел самого себя, девятнадцатилетнего, в грубых солдатских ботинках, форме цвета хаки и дурацкой шляпе — панаме. Вот он бросает пять мятых купюр на кровать, стягивает штаны и падает на ухмыляющуюся девчонку; внезапно запись оборвалась, и тишина обрушилась на комнату, полную его воспоминаний.