Революция и конституция в посткоммунистической России. Государство диктатуры люмпен-пролетариата

Что же произошло такого на Западе за три дня, что заставило Путина сделать срочное ночное заявление? В принципе (по русским меркам) ничего особенного — всего лишь радикальная перемена общественного мнения по отношению к России. В России общественное мнение является полностью управляемым и поэтому на политику никакого существенного влияния не оказывает. Власть способна моделировать общественное мнение «под заказ» на любой вкус. Но на Западе все наоборот. Отсутствие у правительства монополии на информацию делает его очень чувствительным к переменам общественных настроений.

Эту особенность устройства западных обществ в России не только никогда не понимали, но попросту презирали. Еще Иван Грозный, сватавшийся к английской королеве, писал, что считает ее власть ненастоящей, коли она зависит от мужицкого мнения. До сих пор Кремль чувствовал себя в отношениях с Западом достаточно уверенно, поскольку понимал, что его экономические и политические элиты заинтересованы в существовании нынешнего режима в России и менее всего желают конфронтации с ним. Поэтому в первый момент Путину, видимо, показалось, что проблему удастся «заболтать», как раньше удавалось заболтать убийство Литвиненко, гибель Магнитского и даже аннексию Крыма.

Однако реакция Запада на трагедию превзошла все кремлевские наихудшие ожидания. Никто не стал тщательно взвешивать юридические аргументы на аптекарских весах (нечто подобное произойдет годы спустя с «отравлением в Солсбери»). Это с трибуны ООН можно долго распространяться о недопустимости преждевременных выводов. Общественное мнение сразу и без всяких обиняков возложило ответственность за гибель людей на Россию и лично на Путина. Тот, кто хотя бы бегло листал заголовки западной прессы на второй и третий день после катастрофы, понимает, о чем идет речь. В результате в считанные дни негатив по отношению к России достиг такой критической массы, что ни одна политическая сила на Западе, которая рассчитывает на то, чтобы быть избранной или переизбранной куда-то в ближайшие годы, игнорировать его не может.

Таким образом, существенные долгосрочные меры воздействия на Россию, обсуждение которых до сих пор было сугубо риторическим, оказались включены в реальную политическую повестку дня. И как только это произошло, сразу выяснилось, что все это время Россия проводила исключительно авантюрную внешнюю политику, провоцируя многократно превосходящего ее в экономическом и политическом отношении противника на открытый конфликт.

Старорусская защита

Два обстоятельства бросились в глаза сразу после ознакомления с ночным посланием Путина. Во-первых, это была не наступательная, а оборонительная речь. Во-вторых, окончательной, внутренне непротиворечивой позиции по поводу инцидента Кремлю за четыре дня так и не удалось выработать. Удивляло то, что Путин тогда не рискнул прямо заявить о непричастности России к гибели лайнера. Он предпочел сразу же перевести вопрос из плоскости юридической в плоскость политическую и долго рассуждал об ответственности украинского правительства за все, что происходит на территории Украины. Косвенно это свидетельствовало о том, что у России не было ни доказательств причастности к гибели самолета украинских военных, ни уверенности в том, что все улики, обличающие Россию, уже уничтожены. Та, давнишняя уже реакция резко контрастирует с более поздней реакцией на не менее скандальный инцидент с отравлением в Солсбери, на территории Великобритании российского «перебежчика» с помощью боевого отравляющего вещества, изобретенного в советском ВПК. Четыре года спустя Путин начал с атаки и не стеснялся возлагать ответственность на кого угодно (так, впрочем, не назвав никого конкретно).

Причина такого контраста в методах защиты, возможно, состоит в том, что в промежутке между этими двумя инцидентами Кремль сумел выработать алгоритм «типовой» реакции на подобного рода вызовы. Поэтому первая реакция была более искренней, а вторая — более технологичной. Действительно, за прошедшие годы Москва создала довольно эффективную технологию умиротворения международного общественного мнения после очередного политического или знакового убийства, будь то убийство Политковской, Немцова, Магнитского, Литвиненко или атака на «Боинг» под Донецком. Если рассматривать реакцию России на каждое из этих событий не изолированно, а в совокупности, то можно выявить «систему», состоящую из нескольких базовых элементов.

Декларация об отсутствии мотивов