Революция и конституция в посткоммунистической России. Государство диктатуры люмпен-пролетариата

Во всех без исключения случаях «операция прикрытия» завершалась выдвижением «альтернативной версии» преступления, под дымовой завесой которой Кремль начинал работу по восстановлению пострадавших от скандала отношений. Альтернативная версия — это своего рода венец творения российских спецслужб, который впоследствии становится интегрирующей платформой для всех предпринимаемых Россией действий, направленных на купирование конфликтной ситуации. Политковскую убили по заказу Березовского, Немцова застрелили не связанные с Кремлем фанатики, Литвиненко отравили западные спецслужбы в связке с нелегальными торговцами полонием, «Боинг» сбили украинские зенитчики, а Магнитский умер сам по себе. Под каждую такую версию создается уголовное дело, и вся эта галиматья в конце концов прикрывается решением российского суда — самого неподкупного в мире…

Храбрый заяц

Эпизод с «Боингом» замечателен помимо всего прочего тем, что продемонстрировал, что никакого реального желания воевать с Западом Кремль не имеет и перспектива настоящей войны, не только «горячей», но и «холодной», его по-настоящему пугает. За время, прошедшее с той бурной ночи, когда многим в Кремле показалось, что «судный день» наступил, утекло много воды. Кремль научился имитировать «храбрость», перетекающую порой в откровенную «наглость», и теперь просто так его не напугать. Это храбрость зайца, который от страха только громче и громче поет свою песенку о том, что ему все равно, что там делают волки с Уолл-стрит.

На самом деле — не все равно. И с той ночи после «Боинга» мало что изменилось. Москва панически боится того, что Запад наконец отмобилизуется и ответит консолидировано и жестко. Просто несколько лет попустительства, когда, чтобы Москва ни делала, к ней применялись меры, которые больше напоминали раздражающий укус пчелы, а не железную хватку бульдога (высылка дипломатов и показательная порка Дерипаски — это не хватка бульдога), убедили Кремль в том, что он может бесконечно долго играть с Западом в покер. Этим он и занимается, сделав «стратегический блеф» чуть ли ни единственным и универсальным инструментом своей внешней политики.

Глава 28. «Священный Евросоюз» — покидает ли Россия Европу?

Еще в самом начале разворачивающегося конфликта с Западом Путин выступил в Сочи на Валдайском клубе с программной речью, значение которой не было по достоинству оценено. Она так и не стала объектом серьезного критического анализа, хотя, безусловно, его заслуживает. Фанаты Путина убеждены в том, что в ней нечего критиковать, в то время как его антагонисты уверены в том, что в ней нечего анализировать.

Истина между тем, как это часто случается, оказалась хрупким цветком, растущим на нейтральной полосе: и России, и миру есть над чем задуматься и что покритиковать в речи российского лидера. Мало кто понимает, что в Сочи, по сути, был оглашен манифест альтернативной Европы, в строительстве которой Россия намерена принять самое живое и непосредственное участие. Ошибаются те, кто думает, что Россия намерена уйти из Европы. Напротив, как стало очевидным в Сочи, она семимильными шагами идет в Европу для того, чтобы сделать «русскую весну» священной.

Похищение Европы

Общим местом в рассуждениях о политическом режиме, установившемся в России после распада СССР, стало утверждение, что, хотя этот режим и является авторитарным, он не может быть устойчивым даже в среднесрочной перспективе, поскольку, в отличие от коммунистического режима, не опирается на идеологию. И отчасти — по крайней мере, до самого последнего времени — так оно и было. Даже остервенелая пропагандистская кампания, начало которой положил конфликт с Украиной, не стала доказательством обратного, так как примитивный трайбалистский шовинизм, пусть даже выраженный весьма экспрессивно, не тянет на метаидеологию, способную обеспечивать устойчивость власти в течение сколько-нибудь длительного срока. Эмоции, как правило, иссякают достаточно быстро, долго живут только идеи. Но именно идей в широко разрекламированной «русской весне» практически никаких и не было.

Те, кто не верил до сих пор в способность режима создать идеологию, справедливо полагали, что идеологию нельзя связать как носки, что для ее возникновения нужны культурная база, историческая традиция, усилия нескольких поколений и многое другое, чего в посткоммунистической России не существовало. Именно поэтому бесконечные попытки бесчисленных кремлевских администраций «написать» идеологию в какой-нибудь «Барвихе» или в каких-нибудь «Соснах» всегда заканчивались оглушительным провалом. Но то, что нельзя создать, можно позаимствовать. Запретив поставки сыра и колбасы из Европы, Россия отнюдь не отказалась от главной статьи своего импорта — от приобретения чужих идей. Просто теперь из Европы в Россию поступают другие идеи, чем раньше. Была мода на либеральные идеи, пришла мода на идеи реакционные.