Революция и конституция в посткоммунистической России. Государство диктатуры люмпен-пролетариата

Первым эшелоном обороны, как правило, оказывается заявление об отсутствии у Кремля мотивов для совершения преступления. Политковская не занималась непосредственно перед убийством расследованиями, которые могли существенно угрожать Кремлю. Немцов не пользовался сколько-нибудь значимой популярностью, чтобы составить Путину политическую конкуренцию, о Магнитском вообще никто не знал до его убийства, а вскрытое им преступление было обнаружено следователями самостоятельно, и, более того, он же сам — по их версии — его и совершил. Литвиненко собирал слухи и ничем не мог повредить Кремлю, «Боинг» вообще мимо летел, а о Скрипале давно все забыли.

В действительности во всех случаях у Кремля были мотивы совершить преступление либо из мести, либо ради устрашения, либо с целью сокрытия следов другого преступления. Исключение — случай с «Боингом», где имело место непреднамеренное убийство по ошибке: стреляли не в тех. Но все эти мотивы столь очевидны, что нормальному человеку кажутся невероятными. Нормальный обыватель не может себе представить, что цивилизованная страна, когда-то претендовавшая на роль сверхдержавы, может вести себя так по-варварски. Вот эту неготовность обывателя принять вещи такими, какими они являются, Кремль и эксплуатирует по полной программе.

Декларации о наличии контрмотивов

Странным образом большинство политических скандальных убийств, в которых подозревают Россию, происходят в самый неподходящий для Кремля момент. На горизонте маячат то какие-нибудь выборы, то Олимпиада, то чемпионат мира по футболу. Это используется как важный довод в пользу непричастности России к преступлению — мы же не сумасшедшие! Например, в случае отравления Скрипаля указывалось на то, что у Кремля были мощные контрмотивы, которые должны были удержать его от покушения: избыточность, негативное влияние на признание итогов выборов, та же угроза срыва чемпионата мира по футболу. Тему эту обыгрывают как официальные представители России, так и множество «независимых» экспертов.

На самом деле никаких существенных сдерживающих контрмотивов у Москвы нет. В Кремле сидят прагматики, которые прекрасно понимают, что из-за одного Скрипаля и даже из-за десяти Скрипалей ядерную войну против России никто не начнет. Даже новые экономические санкции против России ввести трудно, потому что все, что можно было задействовать так, чтобы оно не ударяло рикошетом по западным экономикам, уже было задействовано после «присоединения» Крыма.

Затяжка времени

Москва знает, что западным демократиям тяжело долго оставаться в состоянии мобилизационной готовности. Время лечит любую проблему, поэтому затягивание конфликта любой ценой, пусть даже за счет низкопробной клоунады, является важнейшей технологией. Не спешить, подолгу удерживать каждую, самую безнадежную линию защиты, тупо выигрывая время, является проверенной и хорошо зарекомендовавшей себя тактикой. Ложь, которую повторяют очень долго, имеет шанс стать легендой. Принимается в расчет и то, что после того как эмоции стихнут, союзникам России в западном истеблишменте (а таких немало) будет легче спустить дело на тормозах. Тем более что Кремль не ставит перед собой недостижимых целей. Его задача не в том, чтобы санкций вообще не было, а в том, чтобы не было неприемлемых санкций. Высылка хоть всех дипломатов к таковым, естественно, не относится.

Имитация истерики

Во всех без исключения случаях Кремль, которому в общем и целом свойственно циничное хладнокровие, предпочитает имитировать истерику и не характерную для него на самом деле обидчивость. Во многом это связано с тем, что в значительной степени адресатом ее публичных заявлений является не внешняя, а внутренняя аудитория. Тратить ресурсы на то, чтобы убеждать общественное мнение на Западе, на раннем этапе бесполезно. Для этого могут быть задействованы другие, более тонкие инструменты. В самом начале необходимо добиться консолидации общественного мнения внутри страны. Поэтому Мария Захарова, ставшая в эти годы символом российской внешней политики в большей степени, чем глава внешнеполитического ведомства, в принципе выполняет несвойственную дипломатическому ведомству работу — занимается, выражаясь советским идеологическим сленгом, контрпропагандой. Ей гораздо важнее, как выглядит ее блог на «Эхе Москвы», чем как она звучит в отчетах иностранных посольств. Это во многом объясняет лексику и стилистику.

Подготовка альтернативной версии